Анна Тимофеева-Егорова - Держись, сестренка! Страница 30

Валя Вишников, Женя Миншутин, Сережа Королев — на истребителях. Погибли Лука Муравицкий. Опарин Ваня, Саша Лобанов, Аркадий Чернышев, Вася Кочетков, Виктор Кутов…»

Как Виктор?.. Меня словно током ударило. И все померкло. Ни солнца, ни людей, ни этой войны… Кажется, нечем было дышать, глаза ничего не видели, уши не слышали. Когда очнулась, увидела над собой доктора Козловского со шприцем в руке. Он все приговаривал:

— Ну, поплачь, голубушка, поплачь. Сразу легче станет…

Но мне не плакалось. Что-то невыносимо тяжелое легло на сердце и уже не отпускало долгие, долгие годы…

На заводском аэродроме в столовой всегда длинная очередь. Когда она подходит, отдаешь свою шапку-ушанку — получаешь алюминиевую ложку. Обед у нас из трех блюд: суп «погоняй», каша «шрапнель» да кисель «а ля малина», размазанный по большой алюминиевой тарелке. Ребята шутят: «Жив-то будешь, а к девочкам но пойдешь».

Целыми днями мы летаем и штурмуем — теоретически. Читаем все, что находим о воздушных в наземных боях, изучаем тактику свою и противника. Нам ужо выдали полетные карты. Мы их подбираем, склеиваем — получаются целые простыни; далековат наш маршрут до фронта.

С жильем на заводском аэродроме, скажем прямо, мне повезло. Освободилась комната в финском домике, и командование отдало ее мне — все-таки единственная женщина. В этом милом домике я чуть было богу душу не отдала. Пришла под вечер замерзшая с аэродрома, смотрю: печка истоплена и еще угольки не потухли, так красиво переливаются то синими огоньками, то золотыми. Засмотрелась на них, согрелась и прилегла на кровать. Вдруг, как во сне, слышу: кто-то стучится. Хочу встать, а не могу. А в дверь барабанят все громче и громче и кричат, повторяя мое имя. Кое-как поднялась, пошла по стеночке. Упала, приподнялась, опять упала. Решила ползти — ничего не получается. Наконец дотянулась до двери и, повернув ключ, сползла на пол.

Оказалось, угорела: истопник рано закрыл в печи задвижку. К счастью, поздно вечером мимо моего домика проходили наши летчики. Увидели в окне свет и решили заглянуть на огонек. Стали стучать, а дверь им не открывают. Тогда ребята поняли — случилось что-то неладное.

Ну а потом понесли меня отхаживать на свежий воздух. Именно отхаживать — всю ночь водили по улице. Я, уже плача, просила отпустить меня, дать отдохнуть, но пилоты были неумолимы: у них была своя «метода лечения» после угара — авиационная.

Утром я явилась на занятия. Их вел сам командир полка. Долго смотрел он на меня, потом коротко сказал:

— Немедленно в санчасть!..

После разгрома котельниковской группировки противника войска Южного фронта развернули наступление на ростовском направлении. Во взаимодействии с войсками Закавказского фронта они должны были окружить в уничтожить группировку противника на Северном Кавказе. Немецко-фашистское командование, стремясь набежать окружения своих войск, с 1 января 1943 года стало отводить их ив района Моздока в северо-западном направлении. Войска Закавказского фронта перешли к преследованию отходившего противника. Отступая, гитлеровцы бросали технику, награбленное имущество, даже раненых. К началу февраля гитлеровцы отвели к Ростову только часть северо-кавказской группировки. Основные же ее силы, избегая флангового удара Южного фронта, были вынуждены отойти на Таманский полуостров.

Тем временем мы получали новенькие, серебристой окраски самолеты с кабиной для стрелка, в которой устанавливалась полутурель с крупнокалиберным пулеметом. Эта новинка радовала нас. Теперь штурмовик будет надежно прикрыт с хвоста от истребителей противника.

Мы торопились поскорее вылететь на фронт, но задерживала погода. Шел март, а зима словно взбесилась и никак не хотела уступить весне. Но вот ударили морозцы, небо расчистилось, показалось солнце. Мы взлетели и взяли курс на Саратов.

Ничто не предвещало беды, скорее наоборот, было как-то по-праздничному радостно — и ясное голубое небо, и боевые друзья крылом к крылу,

Второй отрезок нашего пути — до Борисоглебска — короче первого (до Саратова), пролетели быстро. Однако что это? Вижу, на моей машине на выпускается левое колесо… Весь полк приземлился, а я кружу над аэродромом, на разных режимах полета стараюсь выпустить заевшую стойку, но не удается. С опаской поглядываю на бензомер: горючее скоро кончится. Последний раз пытаюсь энергичным пилотированием заставить открыться створку шасси. Все вапрасно. С земли по радио мне уже приказывают садиться на «брюхо». Жалко новенький самолет. И я принимаю решение совершить посадку на одно правое колесо.

Захожу на посадку. Перед самым приземлением осторожно накреняю машину в сторону выпущенного колеса. Самолет мягко касается земли и с правым кренчиком бежит по полосе аэродрома. Стараюсь удержать штурмовик в этом положении как можно дольше. Но скорость уменьшается, машина уже не слушается рулей, крен постепенно гаснет, и вот, описав полукруг, очертя землю левым крылом и винтом, «ил» замирает.

В этот же день механики заменили винт, выправили и закрасили крыло, и мой Ил-2 стоял в ряду со всеми самолетами полка, ничем от других не отличаясь.

Наутро мы летели дальше, к фронту. Штаб полка был уже на месте и заранее приготовил все для нашей встречи.

Курс на Малую Землю…

В строй нас вводили недолго. Изучили пилоты район боевых действий, познакомились с разведданными и, как любил говорить замкомэск второй эскадрильи Паша Усов, «поехали».

Новый начальник штаба полка капитан Леонид Алексеевич Яшкин, назначенный к нам вместо убывшего капитана Белова, собрал в штабной землянке весь летный состав для доклада боевой обстановки на нашем участке фронта.

— Наша армия, воодушевленная победой под Сталинградом, продолжает гнать фашистские орды на всех участках фронтов от Ленинграда до Кавказа, — начал он. — Планы захвата кавказской нефти, овладения побережьем Черного моря и его портами окончились для гитлеровцев их полным разгромом и бегством с Северного Кавказа в сторону Ростова и Таманского полуострова. Теперь, опасаясь прорыва советских войск, противник построил от Новороссийска до Темрюка мощный оборонительный рубеж.

Там железобетонные доты, дзоты, противотанковые и противопехотные укрепления, траншеи с ходами сообщения, густые минные поля, большое количество полевой, зенитной артиллерии. За обилие водных преград эту сильно укрепленную позицию гитлеровцы назвали Голубой линией. Она, по их замыслу, должна прикрыть отход войск в Крым.

Тамань… Невольно припомнилась мне лермонтовская «Тамань». Я люблю Лермонтова. Еще до войны Виктор Кутов подарил мне томик его стихов, и теперь он шагает со мной по военным дорогам.