Как рассказывать истории. Простая технология сторителлинга на сцене, работе и в кругу друзей - Мэттью Дикс Страница 30

Однако в конце фильма, когда нацисты вот-вот откроют Ковчег, Инди, привязанный к столбу вместе с Марион, закрывает глаза и велит ей сделать то же самое, просит ее отвернуться. Если бы Ковчег был всего лишь историческим артефактом, то Инди-ученый больше всего на свете желал бы взглянуть на его содержимое – ведь он весь фильм рисковал жизнью ради того самого момента.

Но этого не происходит: на смену ученому пришел человек веры. Перед самым открытием Ковчега Инди вдруг понимает, что верит в его сверхъестественную силу (а значит, и в бога), и эта новообретенная вера спасает им с Марион жизнь. Нацисты погибают, их лица оплавляются, в живых остаются только Инди и Марион.

Таков его «пятисекундный» момент. Момент озарения и обретения веры в божью силу.

Именно так устроено большинство великих (или, во всяком случае, хороших) историй. Все они содержат такие вот крошечные, но при этом пронзительно-человеческие моменты. Конечно, нас можно отвлечь и сбить с толку яркими вспышками, монстрами и погонями на крутых тачках, но если история хороша, то рано или поздно главный герой испытает некое глубокое и значимое чувство, открытие, которое отзовется в сердцах зрителей, пусть даже они не поймут этого сразу.

Еще одна популярная история из моего репертуара называется «Сейчас будет больно». Я расскажу ее в 13 главе (и еще ее можно послушать на ютуб-канале Storyworthy the Book), но, если вкратце, это история о том, что случилось со мной в 17 лет. 23 декабря 1988 года я попал в жуткую аварию с лобовым столкновением – Datsun В210 против Mercedes-Benz – и пролетел головой вперед через лобовое стекло, застряв ногами в приборной панели. Через несколько минут после аварии я умер. Я лежал на обочине без признаков жизни. Санитары сделали мне искусственное дыхание и вернули на этот свет. Похоже на начало крутой истории, но на самом деле история эта вовсе не об автокатастрофе.

Как и в случае «Парка Юрского периода», в основе ее лежит не тот грандиозный момент – скажу даже больше: рассказывая о своих впечатлениях, люди вообще редко упоминают саму аварию или мою клиническую смерть. Нет, гораздо чаще они говорят о кратком мгновении, когда я, спустя два часа после аварии, лежу в приемном покое операционной и жду, когда врачи починят мои искалеченные ноги. Услышав, что состояние у меня стабильное, родители бросились осматривать машину, совершенно забыв обо мне, одиноком, напуганном, раздираемом болью, в холодном стерильном углу палаты.

А потом оказывается, что я вовсе не один, потому что, узнав о катастрофе, мои друзья из McDonald's тут же примчались в больницу всей толпой, отчего приемный покой оглашается шумом, который способна произвести только банда подростков. Поняв, что мои родители не успеют приехать в больницу раньше, чем меня увезут в операционную, врачи откатывают мою каталку в другой конец палаты и распахивают двери, чтобы друзья могли меня увидеть. Девчонки говорят, что любят меня, парни выкрикивают какую-то чепуху, чтобы меня рассмешить, и все скандируют мое имя, пока меня катят в операционную.

Это и есть мой «пятисекундный» момент: когда я в конце концов понял, что у меня все-таки есть семья.

Этой семьей были мои друзья, и только они и оставались ею до тех самых пор, пока спустя 15 лет я не познакомился с женой. Пожалуй, это самый грандиозный из таких вот крошечных моментов в моей жизни.

Когда я рассказываю о том, как распахнулись двери, публика плачет – и иногда, забывшись, я и сам могу прослезиться. Но никто и никогда еще не говорил ни об аварии, ни о моем чудесном воскрешении – ближе всего им то самое мгновение, когда распахиваются двери палаты и я понимаю, что не одинок.

Авария здесь – как динозавры в «Парке Юрского периода» или гонки и ядовитые змеи в фильме об Индиане Джонсе. Все это грандиозно, ярко, захватывающе – но в конечном счете это просто авария. Без появления друзей в тот момент, когда я сильнее всего в них нуждался, получилась бы просто очередная история о ДТП, каких дюжина в каждом выпуске одиннадцатичасовых новостей. Не приди ко мне друзья в момент крайней необходимости – и эта история никак не отозвалась бы в сердцах слушателей. Друзья – и есть тот секретный ингредиент, который все меняет. Ведь каждый из нас хоть раз в жизни чувствовал себя совершенно одиноким, испытывал разочарование в близких – может быть, даже в родителях. И всех нас вытягивала из пучины боли и отчаяния доброта друзей. Именно это цепляет слушателей. Лишь немногие пережили аварию с лобовым столкновением, не каждому доводилось стать объектом искусственного дыхания – а вот одиночество, потерянность, чувство, что о тебе все забыли, знакомы всем.

КАЖДАЯ ВЕЛИКАЯ ИСТОРИЯ,

ПО СУТИ, ПОВЕСТВУЕТ О ПЯТИ

СЕКУНДАХ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА,

И ЦЕЛЬ ЕЕ – МАКСИМАЛЬНО

ПОДРОБНО ОПИСАТЬ ЭТО

МГНОВЕНИЕ.

Без трансформации Алана Гранта из человека, ненавидящего детей, в того, кто их любит, «Парк Юрского периода» был бы всего лишь очередным фильмом о динозаврах, коих великое множество, только с более дорогими спецэффектами. Никто из нас в своей жизни не убегал от динозавра, не оказывался на кухне один на один с велоцираптором, не получал электрический разряд от специального ограждения. Но всем нам знакомо то чувство, когда нечто большое и безжалостное встает между нами и теми, кого мы любим. Все мы знаем, каково это – хотеть чего-то, чего не хочет любимый человек, и понимаем, какими сложными могут быть отношения и как радостно бывает, когда проблемы наконец разрешаются.

Если думаете, что готовы рассказать историю, спросите себя: есть ли в ней такой «пятисекундный» момент? Момент истинного преображения? Найти его бывает нелегко – порой приходится как следует покопаться. Я сам решился рассказать «Сейчас будет больно» лишь спустя года три выступлений. Почему? Просто я не сразу понял, что история не должна заканчиваться на заднем сиденье скорой помощи. Кому-то может показаться, будто история о клинической смерти должна заканчиваться воскрешением – и я сам долгое время так думал. Разве не это самый главный момент? Трудно поверить в то, что возвращение человека к жизни – не самая захватывающая часть истории, но у меня именно тот случай. Это лишь