Питер Маас - Исповедь Джо Валачи Страница 30

Лючиано также упразднил пост босса всех боссов, столь близкого сердцу Маранзано; фактическая власть была для него гораздо важнее, чем ее формальные атрибуты. И сама организация его собственной «семьи» символизировала, по крайней мере для непосвященного глаза, окончательный разрыв со старой системой враждебности между неаполитанцами и сицилийцами. Лючиано был родом из Сицилии; его второй человек, Дженовезе, родился в Неаполе. Но наиболее существенным было то, как Лючиано изменил сферу деятельности и авторитет «Коза Ностры» в преступном мире США.

Проницательный, одаренный богатым воображением и, прежде всего, прагматичный, он упразднил традиционную клановость своих предшественников и стал участвовать в совместных действиях с такими преступными сообщниками итальянцев, как Голландец Шульц, Луис (Лепке) Бухальтер, Майер Лански и Эбнер (Длинный) Цвильман. Однако в то же самое время он тщательно оберегал индивидуальность «Коза Ностры», поскольку, как считал Лючиано, мирное сосуществование являлось, скорее, шагом в направлении полного доминирования организованной преступности.

Тем не менее с целью консолидации собственных сил Лючиано сразу же пришлось искать оправдание для успокоения ключевых фигур «Коза Ностры» в связи с устранением Маранзано. «Когда босса убивают, — подчеркивал Валачи, — необходимо объяснить остальным, почему это было сделано». И, к своему удивлению, Валачи узнал от Дженовезе, что Чарли Счастливчик хотел, чтобы Валачи лично давал показания против Маранзано в Чикаго, где Каноне, хотя и находился на грани ареста за уклонение от уплаты налогов, был еще в силе, с которой приходилось считаться.

— Почему я? — удивился Валачи.

— Во-первых, потому, что ты известен как приближенный старика, — объяснил Дженовезе. — А, во-вторых, будучи одним из его «солдат», ты не получил ничего, когда его убрали. Так какой смысл тебе лгать?

Валачи взмолился, поскольку он не был достаточно красноречив для столь деликатного дела, и предложил, чтобы более опытный член, например такой, как Бобби Доил, был направлен вместо него. В действительности боеспособный, но всегда осторожный, Валачи опасался, что подобного рода миссия предполагала непредсказуемый риск, если готовился новый переворот. Однако, какими бы неубедительными ни казались его сомнения, он свое сказал. Дженовезе согласился, и Дойл, вдохновленный авторитетом, который он завоюет в ходе поездки, был направлен для встречи с «нашими друзьями в Чикаго», как их называл Валачи.

Вскоре после этого Валачи вместе с Дойлом ощутил впервые реальное преимущество членства в «семье» Лючиано. Фрэнк Костелло, являвшийся в то время коварным «лейтенантом» Лючиано, стремился к политическому влиянию с тем, чтобы укрепить свои позиции. Нью-Йорк был идеальным местом для Костелло в те времена. При нерешительном правлении мэра Джэймса Уокера он «открыл» город для игровых автоматов и руководил этим бизнесом.

Валачи и Дойл обратились к своему «лейтенанту» Тони Бендеру и спросили, есть ли у них возможность обзавестись «несколькими игровыми автоматами». Бендер отвел их в контору вторсырья на Томпсон-стрит в Гринвич-виллидж, которую Вито Дженовезе использовал как легальное прикрытие. Это был один из тех дней, когда здесь находился Лючиано. Когда дверь во внутреннее помещение открылась, Валачи вдруг почувствовал, что его туда вталкивает Бендер, в то время как Дойл, страдавший в тот момент от сильной простуды, остался снаружи. Лючиано в величественной позе обратился не к Валачи, а к Бендеру: «Что ему нужно?»

«Он хотел бы получить несколько игровых автоматов».

Пока Валачи ожидал, молча нервничая в присутствии великих людей, он в конце концов услышал голос Лючиано: «Хорошо, дай ему двадцать штук».

Это однако не означало игровых автоматов в реальном смысле; Валачи и Дойл должны были сами оплатить их приобретение. Это лишь свидетельствовало, что Валачи получил право на двадцать специальных наклеек, которые ему должен был дать Костелло. Теоретически, поскольку игровые автоматы были номинально не запрещены, любой предприниматель мог установить один автомат в задней части кондитерской лавки, плавательного бассейна и т. п. Фактически, если на автомате не было наклеек Костелло, цвет которых периодически изменяли, он сразу же становился не только объектом действий со стороны группировки, но и конфискации со стороны полиции. Однажды, как рассказал Валачи, какой-то полицейский, обходя свой район патрулирования в Манхэттене, выплеснул, непонятно по какой причине, бутыль с томатным соусом на «защищенный» игровой автомат и был быстро переведен в отдаленный район Квина. «Теперь, — вспоминал Валачи, — нетрудно было догадаться, кто его туда отправил».

Валачи должен был сам позаботиться о том, где разместить автоматы. Он выбрал наиболее знакомый ему район — Восточный Гарлем — и вместе с Дойлом, как только они установили их в нужных местах, стал зарабатывать около 2,5 тысяч долларов в неделю. Валачи нанял брата своего бывшего знакомого, скупщика краденного Фэтса Уэтса, для обслуживания автоматов и сбора денег. Однажды Валачи сам поиграл на одном из них, удваивая или утраивая обычную ставку, чтобы убедиться, будет ли ему возвращено превышение суммы. К счастью для здоровья молодого Уэтса, он оказался честным парнем.

Валачи получал истинное удовлетворение, кроме, естественно, прибыли, от того, что он был «признан своим парнем в группировке» и обладал связями. Первая возможность проявить себя, помимо того, что он уже имел, представилась, когда пожилой Александр Воллеро был освобожден из тюрьмы Синг-Синг, отсидев четырнадцать лет за убийство брата Чиро Терранова [14]. Воллеро, опасавшийся, что Терранова будет стремиться отомстить, направил эмиссара к Валачи с просьбой о содействии. «Старичок теперь никого не знает, — сказал эмиссар, — но он слышал, что вы с Вито и его людьми. Вы могли бы чем-нибудь ему помочь?»

Валачи вспомнил Воллеро с нежностью, пообещал подумать, что он сможет сделать, и обсудил вопрос с Вито Дженовезе. Поначалу Дженовезе не проявил желания быть причастным к этой волнующей истории: «Когда, черт побери, это случилось, двадцать лет тому назад?» Но в конце концов он сказал, что Воллеро может больше ничего не опасаться. Когда Валачи передал добрые вести, для него ничего не могло быть более приятным, чем сходить домой к Воллеро в гости. «Это было действительно кое-что, — вспоминает Валачи. — Он собрал всю свою семью, чтобы поприветствовать меня. Он называл меня своим спасителем. Мы пообедали, и это было в последний раз, когда я его видел. Позже я узнал, что он возвратился в Италию и умер в мире и покое».