Юрий Дмитриев - Необыкновенный охотник (Брем) Страница 30

Наконец, его интересовала психология животных, и здесь он оказался на высоте.

Несомненно, на работах Бюффона сказалась общая обстановка тогдашней Франции. Ведь он был современником таких блестящих людей, как Монтескье, Вольтер, Руссо. Их мысли, их идеи владели тогда умами передовых людей Европы, воздух Франции был наэлектризован — надвигалась буржуазная революция 1789 года, а за ней уже вырисовывались грозные дни 1793 года.

Бюффон был человеком аполитичным, революционные, впрочем, так же как и контрреволюционные, идеи его не интересовали. Но общая обстановка, прогрессивные идеи, витавшие в воздухе, не могли не отразиться и на его работе.

Бюффон, конечно, был дилетант. То есть он не имел специальной подготовки, не прошел курс естественных наук в университете. Но он тем не менее был человеком глубоко образованным, начитанным, мыслящим. И ошибки в его произведениях не от неграмотности — с таким же успехом он мог сделать их и имея специальную подготовку. Правда, в работах Бюффона немало ошибок появилось из-за излишней доверчивости — Бюффон слишком верил авторитетам и повторял их ошибки. И будь Бюффон более требователен — мог бы их избежать. Да, ошибки были. Но дело не в ошибках, а в тех правильных мыслях и идеях, которые он высказывал, которые шли впереди своего времени и под которыми смело могли бы подписаться ученые и более позднего времени.

Однако работы не по геологии и философии принесли ему такую славу. Славу Бюффон заработал книгами о животных.

Животных он описывал со страстью, описывал красиво, приподнято. И это нравилось публике. Нравилась истина, а не анекдоты и чудеса. Правда, читающая публика изменилась — ведь это была уже эпоха философов-материалистов, эпоха просветительства. Уже «Физиолог» не мог котироваться. И все-таки в том, что публика полюбила правдивые рассказы о животных, — немалая заслуга Бюффона.

Книги его выходят одна за другой — пятнадцать томов, посвященных млекопитающим, десять — птицам. Он мог бы выпустить и больше книг — писать он любил, умел, хотел и был готов делать это круглые сутки. Но Бюффон понимал — сейчас другие времена, другие требования, и просто описывать животных уже нельзя, нужно рассказать и об анатомическом строении. А анатомировать Бюффон не любил страшно. Что ж, это не обязательно делать самому — возможно, работа пойдет даже успешнее, если будет надежный помощник. Такой помощник у Бюффона был — он анатомировал животных, описывал их строение, Бюффон же собирал и обобщал факты.

В описании животных Бюффон не придерживался никакой системы, а если и придерживался, то очень условно: описал отдельно домашних и диких животных и распределил их по странам. Впрочем, такая бессистемность не смущала читателей Бюффона — они с восторгом встречали каждую его новую книгу. Книги эти моментально раскупались не только натуралистами и любителями природы. Книги переиздавались, переводились на многие языки, и с каждым новым томом росла слава Бюффона.

Правда, это вовсе не значит, что жизнь Бюффона-натуралиста была совершенно безоблачна. Так, например, много огорчений доставил ему Линней, вернее система Линнея.

Будучи натурой художественной, Бюффон терпеть не мог всяких схем, особенно если в эти схемы пытаются втиснуть живую природу. Бюффон считал, что этим природу унижают. Поэтому он не признавал классификации. А так как он, без ложной скромности, считал себя первым натуралистом в мире, то был убежден: его мнение никто не может оспаривать. Классификации нет и быть не должно. И вдруг оказывается, что классификация есть, — придумал ее какой-то швед Линней. Этого Бюффон стерпеть не мог и ринулся в бой. Однако сражаться с Линнеем ему оказалось не по силам — швед уже был признан всеми учеными, его система входила в жизнь.

Линней не считал нужным вступать в ученый спор со своим французским коллегой. Но его нападки он не оставил без внимания: давая наименование какому-то очень ядовитому растению, он назвал его бюффонией.

Но если спор с Линнеем, проигранный спор, ущемил лишь самолюбие Бюффона, то спор с церковниками мог обойтись ему гораздо дороже.

Впрочем, спора не было — был скандал, вызванный появлением книг «История Земли» и «Эпохи природы».

Прочитав эти книги, богословский факультет Сорбонны пришел в ярость: кто осмелился утверждать, что земля — это частичка солнца? Разве не сказано в писании: создал ее бог из ничего? А что это за семь периодов земли, которые длятся тысячелетия? Разве не известно, что бог создал землю в шесть дней?

И еще много других поводов для возмущения богословов дал Бюффон своими книгами. Дело могло кончиться плохо — богословы не прощали такое! Но с другой стороны — нельзя же посадить в тюрьму одного из самых популярных людей Франции, человека, уважаемого за рубежом, ценимого при дворе!

Церковники нашли выход — они объявили книги Бюффона старческим бредом. Ну что ж, Бюффон не возражал: раз им так удобнее — пусть.

Не спорил он и со своими коллегами, не признававшими его книг потому, что они написаны были слишком популярно, ярким, легким, а не сухим, как подобает научным трудам, языком. Зачем спорить, терять на это время, когда надо еще так много рассказать людям?!

И Бюффон работал, работал не покладая рук, преодолевая усталость, работал чуть ли не до последнего дня жизни. А жизнь Бюффон прожил большую — он умер на 81-м году.

Бюффон как ученый сделал много. Но гораздо больше сделал он как популяризатор науки. И памятник при жизни он заслужил именно как популяризатор. Некоторые ученые — современники Бюффона да и позднейшие тоже — презрительно относились к такой деятельности, они считали, что ученый должен служить «чистой науке». Бюффон считал иначе: чем больше людей будут знать о животных, тем богаче будут они духовно, тем ярче и красочнее будут видеть мир. Однако не только это — животные и люди неразлучны. И человек должен знать тех, без кого он не может обойтись, кто служит ему на протяжении тысячелетий. Знать, чтоб лучше обращаться с ними, чтоб успешнее беречь и охранять.

Таким уж был «Плиний XVIII века», как называли Бюффона, — ученый, популяризатор, гуманист.

Глава шестая

Трудно сказать, когда Брем задумал написать энциклопедию животных. Вряд ли помышлял он о ней во время своего первого путешествия в Африку, хотя и вел (правда, очень нерегулярно) дневник и делал записи своих наблюдений.

Вряд ли думал он о «Жизни животных» и позже, в студенческие годы, когда писал свои воспоминания о путешествиях в Египет, Судан и другие страны.