Василий Ершов - Лётные дневники. Часть 3 Страница 30

Вообще, в районе аэродрома пилоты соображают лучше и быстрее штурманов, это проверено. Это ведь школа ещё с Ан-2. У пилота лучше интуиция, он быстрее соображает, как, с какой точки, куда взять верное направление. Штурман же приучен считать, а для расчёта нужно время. Пилот как бы видит картинку, а штурман только пытается её представить в уме.

Знаю, каково это, когда в облаках представляешь себе одно положение, а выскочив, видишь, что всё совершенно не так, и мгновенно врубаешься. Долгие годы тренировок вырабатывают у пилота умение представлять обстановку так, что хоть днём, хоть ночью, хоть в облаках, хоть в осадках, – он справится, использует все возможности, причём, без цифр и формул, интуитивно: и ориентир в разрыве облаков, и огни, и дорогу, и стрелку радиокомпаса, и именно в нужный момент удаление спросит, – глядишь, выкрутился.

Этот закон не применим абсолютно ко всем, но к большинству – точно. Не в обиду штурманам, их дело – маршрут. Там свои особенности: расчёты, часто в уме, курсы, скороподъёмность, азимуты, поправки, радионавигация, – там своя, штурманская интуиция, чувство места, уверенность в правильном направлении.

Я, конечно, стараюсь развивать в себе все эти качества: и пилота, и штурмана. Я – командир корабля. А раз я пилот, то, кроме всего, надо ещё и автоматически пилотировать, как дышать.

Эх… салонного бы рассусоливателя, утончённого интеллигента, с рефлексией, – да в Московскую зону на полчасика, да в сбойную ситуацию, да в грозы… Вот – жизнь! Без рефлексии, но с мокрой задницей, с реальным, вонючим потом лица своего. Эх, нет такого писателя, а мне бог не дал таланта…

Да, вот и полетай без штурмана, как мы шарашились недавно в грозушках над Абаканом. Сегодня-то я набрал ворох газет и всю дорогу читал, а Женя меня вёз. Оно приятно-то, когда тебя везут… Довезли, ты красиво сел – и все дела. А то без штурмана, за лишнюю тридцатку к зарплате, – крутись весь полёт и моли бога, чтоб матчасть не подвела.

27.08. Не было бы счастья, да наше аэрофлотское несчастье помогло. Вчера стояли на ночной Норильск. Только собрались запускаться, как загорелось табло «Уровень масла» ВСУ. Вызвали маслёнку: долить масла. Ответ: масла нет, ждите 4 часа. Масла-то надо всего литра три долить. Но… пересмена, неразбериха, бардак, сбой. У буржуя прибежал бы техник с канистрой, плеснул бы, и всё. У нас же куда-то пропала машина с маслом, единственная на весь аэропорт.

Высадили пассажиров, пошли выяснять. На земле русский технарь решил проблему просто: слил три литра масла из двигателя (там его хватает) и долил нам в ВСУ. Но чтобы это решить по всем законам, понадобилось ещё полчаса. Потом полтора часа досматривали пассажиров. Какой идиот только придумал этот досмотр – и уж вообще, зачем досматривать норильчан? Ну, ладно, один раз, перед вылетом, – куда ни шло. Но диверсант же не мог предусмотреть, что ВСУ как раз именно к моменту посадки пассажиров выработает масло, и загорится эта лампочка, и мы высадим пассажиров! Он же не ждёт с бомбой и автоматом за забором, чтобы передать их террористу-пассажиру. Зачем второй досмотр?

Но нет. Инструкция требует, и будут досматривать, хоть десять раз. Только кто даст гарантию, что досмотр этот эффективен на все сто процентов?

Пока шёл досмотр, прогнозы ухудшились, запасных аэродромов нет, пришлось брать запасным Красноярск с рубежом возврата, а значит, дозаправить ещё 5 тонн топлива.

Только стали запускаться, нам передали, что в Норильске туман 300. По расчёту выходило, что, взлети мы вовремя, Норильск закрылся бы аккурат у нас перед носом, и сидели бы мы в Игарке. Так что нам повезло. Пошли спать.

А сегодня в обед мы уже стоим на Москву. Норильск закрыт, мы отдали рейс резерву, и он только что улетел, а мы идём на Москву по расписанию.

Интересно спланирован у нас конец месяца: 26-го в ночь Норильск; 27-го днём Москва с разворотом, возвращаемся ночью; на следующую ночь снова Норильск; на следующую – опять Москва. Четыре ночи не спать. Но до отпуска две недели.

На днях слетали в Сочи на две ночи. Почему-то мне казалось опять, что выравниваю высоко. Букально ломал себя, прислушивался к отсчёту последних метров высоты по радиовысотомеру: два, метр, метр… ой, высоко! И тут же касание. Странное ощущение. Причина такова: кресло плохо регулируется; сидел, чуть откинувшись назад, – уже восприятие высоты другое.

Сегодня меня проверяет Кирьян: годовая проверка согласно НПП, на подтверждение пилотского свидетельства. Ну да в рейсе он нормальный человек.

В нашей газетёнке статья. О плохой освещённости, а вернее, о полной неосвещённости рабочего места штурмана на Ту-154. Мы двенадцать лет над этим бьёмся, и ничего лучше не придумали, как подсвечивать пульт НВУ вручную, лампочкой с длинным проводом, – так называемым «мышонком». А сидящая в НИИГА тётя, ответственная за исследование этой проблемы, свято убеждена, что да, «пора менять освещение красным светом на освещение белым». У нас красного сроду не было, это на Ан-24 красное, а у нас всю жизнь белый свет… но очень хреновый, а пульты навигационно-вычислительного устройства, в окошках которого мы в полёте всё время читаем оставшееся расстояние и боковое уклонение от трассы, – вообще не освещены.

В свете этого «освещения» наш брат-лётчик свято убеждён, что выгони эту тётю – да разгони вообще наш НИИ, – ничего не изменится. Там сидят тунеядцы. А мы потихоньку слепнем, но на это всем наплевать.

27.08. В Москву слетали по расписанию. Я старался, но если честно, то как-то с прохладцей. Демонстративно включил в наборе автопилот, а на вопрос Кирьяна зачем, сослался на зам. командира ЛО, что тот на больших высотах разрешил.

В Москве на снижении Кирьян оттянул за то, что я, получив команду занимать 3900 на Марьино, успел занять только 4500. Честно говоря, всегда, летая на Москву, я рассчитывал на снижении занимать на Люберцы либо 3000, либо 1200, в зависимости от посадочного курса. На промежуточное Марьино занимал столько, сколько требовалось, исходя из расчёта на Люберцы, и никогда Москва претензий не предъявляла. Если посадочный курс в Домодедове 317, то проходить Марьино на 3900 – низковато: придётся делать площадку и дотягивать до Люберец на режиме. Зачем?

В Домодедове болтало, был боковичок; я потел. Всё нормально, но у земли ветер усилился, машину понесло боком; я упорно держал ось полосы. Выровнял, трепало, в последний миг заметно потащило вправо, и я почти судорожным, но дозированным движением подхватил штурвал – как последнее средство смягчить боковую нагрузку в момент касания. Замер… и еле слышно зацепились за бетон. Побежали; я всё держал переднюю ногу. Дал команду на реверс, но Кирьян приказал сперва опустить передние колёса. Оттянул за то, что я включаю реверс, ещё не опустив ногу, – но ведь он-то знает, что я раньше чуть толкал от себя в момент касания, а теперь вот, специально для него, – держу. Да он тут же и замолк: посадка-то классная.