Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда Страница 31

Он был слабым ребенком с дефектом речи, переболел корью, скарлатиной, дифтеритом. С шести лет его часто наказывали за мелкое воровство. Когда ему было десять лет, он запустил стулом в брата. После седьмого класса ему пришлось оставить гимназию, и его отправили к родственникам в Креме. Он тратил большие суммы на модную одежду, желая покрасоваться. Сдал экзамен зрелости, получив средние оценки, и поступил в юридическую школу в Вене. Имел связи среди высшей аристократии, ездил только в фиакрах, завел любовниц, запустил руку в студенческий фонд, когда ему было двадцать один год. Он выдержал первые экзамены по праву, но провалился на третьем и последнем экзаменах. Ему казалось, что он болен туберкулезом, иногда обращался к врачам пять раз подряд. Год проходил практику в провинциальном суде, но был вынужден оставить работу из–за долгов. Он решил отправиться в Америку со своей семьей, но сбежал от нее, продал за полцены свой билет и бродяжничал по Европе, занимаясь воровством и мошенничеством.

Зигмунд старательно записал: «Мегаломания, безумное и слабоумное поведение, излечение маловероятно».

– Что будет с моей карьерой, господин доктор, если меня сюда заточили? Это мой брат хочет поломать мою карьеру. Я никогда не делал ничего плохого. Все против меня. Я не могу работать без передышки, ведь у меня сифилис и туберкулез.

– Генрих, я весьма сомневаюсь, что у тебя сифилис или туберкулез.

– Я чувствую дикую боль в левом легком. Если я буду вести все записи в палате, то позволят мне выбраться отсюда?

Зигмунд назначил ему постельный режим и выписал йодистый натрий.

Затем его позвали осмотреть молодого женатого человека, поступившего в больницу ночью. Диагноз гласил: умственное расстройство. Больной отказывался есть и пить.

– Вы знаете, доктор, почему я не ем и не пью? У меня слишком много слизи, и поэтому я должен умереть. У меня пересыхает в горле, но я не могу пить воду из–за того, что там много слизи.

Зигмунд перечитал карту молодого человека. Физически он всегда был здоров. Первым симптомом его умственного расстройства стала мания отравления: опасаясь, что жена хочет его отравить, он отказывался питаться дома. Он страдал повышенной возбудимостью, потерял сон, а по утрам отказывался одеваться и ходить на работу, потому что «было много слизи».

Зигмунд осмотрел пациента. Он был истощен физически, его время от времени трясла дрожь, он постоянно находился в движении. Вдруг начал кричать:

– Я величайший виртуоз по плевкам. Дома я лежал три недели на софе и все это время плевался. Моя жена – шлюха.

– Альберт, ты знаешь, почему ты здесь? И когда ты сюда попал?

– Нет, я знаю лишь, что умираю.

Зигмунд наблюдал за лицом мужчины. Реакция обоих зрачков была замедленной, кожа – холодной. Он, по–видимому, умрет, ведь что–то надломилось в его мозгу, пораженном какой–то болезнью. Но какая болезнь заставляет человека плеваться часами из–за того, что у него «слишком много слизи»?

Было десять часов вечера, когда столяр, выписанный из больницы дня два назад, обратился с просьбой получить консультацию у доктора. Он упросил положить его в больницу из–за острой боли в ногах, но по дороге напился до положения риз. Когда же он добрался до больницы, его направили в психиатрическое отделение. Это был крепкий мужчина, отец троих детей. После того как он протрезвел, у него появилось впечатление, будто другие больные гоняются за ним, чтобы выколоть ему глаза.

– Понимаете ли вы, Карней, что это всего лишь галлюцинация? – спросил Зигмунд.

– Да, полагаю, что это так. Я хочу домой, хочу вернуться на работу. Но я страдаю бессонницей, и меня все время одолевает чувство тревоги. И вот я начал пить…

Зигмунд стоял у окна, глядя на темный двор, освещенный тусклыми фонарями.

«При чем тут его глаза? Какой болезнью это вызвано? Единственное, о чем я могу подумать, так это о строчке из Святого благовествования от Матфея: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя».

9

Отъезд Марты в Вандсбек в середине июня оказался более болезненным для обоих, чем им казалось. Зигмунд чувствовал, сколь опасна разлука, и в то же время понимал, что если их любовь не выдержит испытаний разлукой, то она вряд ли будет долгой.

Он обнял Марту и поцеловал ее.

– Уж если твоя мама принялась откладывать нашу свадьбу, никто из нас не может ей помешать. У нас нет выбора. Мы должны полагаться на мою работу. Это единственное, что может вновь сблизить нас.

На следующий день они встретились буквально на минуту на углу Альзерштрассе. В горле так пересохло, что ни он, ни она не могли произнести слово «здравствуй». Слишком расстроенный, он не смог вернуться в больницу и пошел к Эрнсту Флейшлю. Йозеф Брейер и Зигмунд подменяли друг друга как личные врачи Флейшля в перерывах между операциями, которые делал ему Бильрот несколько раз в году; их задача была простой – перебинтовать большой палец и ослабить морфием боль.

Флейшль жил в красивом многоквартирном доме, построенном на средства его деда, фасад дома украшали огромные обнаженные мужские и женские фигуры, греческие колонны, портики и арабески, гипсовые херувимы. Старшие из семьи Флейшля занимали весь второй этаж, но Эрнст устроил себе изолированное помещение, пробив отдельный вход на лестничную площадку и выгородив большую угловую спальню, рядом с ней небольшую столовую, а с другой стороны соединив в одну большую комнату библиотеку, кабинет, приемную и гостиную, в которой он проводил мучительные бессонные ночи.

Лакей Флейшля впустил Зигмунда в знакомое помещение. Одна стена кабинета была плотно заставлена книгами, на другой висели итальянские полотна, собранные дедом, который путешествовал в карете из Милана в Неаполь. На многочисленных подставках, подпорках, стойках размещались обломки мраморных скульптур из Малой Азии, женские торсы, головы римских военачальников, фризы, этрусский Бахус из храма в Вейи.

– Рад тебя видеть, Зигмунд. Я только что сказал повару, что не буду ужинать, но в компании с тобой мы устроим небольшую пирушку.

Он взял трубку за бархатным занавесом и дунул в нее. Вскоре появился лакей, и Флейшль заказал обильный ужин. Пока они беседовали, Зигмунд снял повязку, чтобы проверить состояние больного пальца. Всего два месяца назад Бильрот произвел очередную ампутацию. Почистив рану, Зигмунд наложил свежую повязку.

Флейшль начал изучать санскрит, дабы прочитать в оригинале «Веды». Зигмунд посоветовал взять несколько уроков у Игнаца Шёнберга.

Принесли ужин; на обеденном столе довольно больших размеров, заставленном археологическими находками, которые собрал дед Флейшля во время своих поездок в Египет и Палестину, с трудом нашлось место для двух суповых тарелок. Флейшль объяснил: