Фернан Мейссонье - Речи палача Страница 31

Профессиональные уловки

Существует общая память экзекуторов. Например, история о помощнике, которому отрезало три пальца. Да, когда он держал осужденного, ему отсекло три пальца. Это восходит, ууу… к XIX веку! Эта история с отрезанными пальцами, я слышал ее от отца, а также от Берже. Это было во времена казней, имевших место при Рошах. Да, эту историю рассказывал папаша Рош. Эту историю он знал от своего отца и даже от отца своего отца, от своего деда. Три пальца были отрублены у Пьера Роша, помощника в Дижоне и, разумеется, «фотографа», в ходе казни Дени Жоли в 1829. Причина? В том, что диаметр ошейника был слишком велик. Осужденному удавалось втянуть голову в плечи, незаметно подбирая часть нижней челюсти. Откуда у «фотографа» возникают трудности с тем, чтобы правильно держать голову. Я уже говорил об этой проблеме. А еще была казнь в Пейребеле. Да, это дед Роша, моего крестного, осуществлял казнь в Пейребеле, помните, дело Красного трактира.[38] На той казни его отец, Николя Рош, был уже помощником. Казнь убийц из Красного трактира — это было во времена Николя Роша, отца моего крестного. Николя был главным экзекутором в Париже, с 1871 по 1879. Так вот, этот Николя Рош в возрасте двадцати лет участвовал как помощник, вместе со своим отцом Франсуа Рошем и дядей Пьером, экзекутором в Прива, в тройной казни держателей Красного трактира, в Пейребеле в 1833. В ходе этой казни отец Николя назвал того неловким, потому что он уронил голову женщины, которая покатилась до самого низа эшафота. Эшафоты отменил Кремье в 1870.

То здесь, то там возникают книги, говорящие о профессии экзекутора, или, еще того хуже, палача. Экзекутор — это не профессия, это должность. Собственно говоря, экзекутор — это всегда было должностью, исполнению которой невозможно было научиться иначе чем на практике, на месте. Для этого нет школ. И по той же причине с годами мы все время улучшали машину и технику, связанную с казнью.

Например, это папаша Рош придумал, что если связывать осужденного толстой веревкой из пеньки, рыболовной леской, то путы не будут рваться. Я также думаю, что именно Рош объяснил Берже и моему отцу ложное движение своего дяди, которому лезвием отрезало три пальца. Он сказал им, что когда ты главный экзекутор или первый помощник, главное не держать осужденного за шею, чтобы правильно расположить его в ошейнике. Потому что, учитывая диаметр ошейника, пальцы могут соскользнуть внутрь, и при падении лезвия два или три пальца будут отсечены. Он им показал, как первому помощнику в роли «фотографа» надо брать голову, чтобы не быть раненым.

Берже и мой отец в свою очередь стали наливать в корзину воду, вместо того чтобы класть опилки: они не липнут и легче чистить. А еще, чтобы не пачкать корзину и чтобы не искать вместе с охраной голову, принадлежащую конкретному телу в ходе множественных казней, отец заказывал у плотника тюрьмы временные гробы, потому что осужденные-мусульмане должны были быть похоронены в полотне. Мой отец ввел надевание наручников сразу после пробуждения осужденного в камере. Но иногда, когда мы имели дело со смирным осужденным, у него руки оставались свободными для молитвы или если он хотел что-то написать…

Как я уже говорил, в начале 1958 года отец заказал ошейник уменьшенного диаметра, так чтобы осужденный не мог сжаться, втянув подбородок. И потом, чтобы все проходило быстрее, отец сказал мне, чтобы я хватать его под ушами. А именно под мочкой уха. И действительно, я нажимал двумя пальцами за ушами, на уровне мочек. Это чувствительное место, и осужденный автоматически вытягивал голову. Отец опускал ошейник, в то время как я тянул голову скрюченными пальцами, говоря ему: «Давай!»

Я же в свою очередь заметил, что если связать руки за спиной так, чтобы локти почти касались друг друга, то осужденному невозможно втянуть голову в плечи. Я заметил это в ходе казни четырех человек, подложивших бомбы на стадион, 20 июня 1957. Поскольку один из четверых хвалился тем, что устроил резню, я в приступе отвращения сильнее подтянул руки одну к другой, помогая себе коленом. Ну, это был момент раздражения, я не смог сдержаться. А потом я продолжил применять эту технику, оказавшуюся эффективной. Именно по всем этим техническим причинам, а также благодаря взаимопониманию в команде мы стали проводить казни с невероятной быстротой.

Казнь отцеубийцы

8 июля 1947 года в Блиде мы казнили одного отцеубийцу. Некоторого Хамази Мохамеда. Он убил своего отца, мачеху и сводную сестру. Он был влюблен в одну женщину и ревновал к своему отцу. Он убил их и представил все так, будто они погибли под обвалом. Так вот, он был приговорен к смерти. А значит, его должны были гильотинировать. Ему надели повязку на глаза, черную повязку, и простыню на плечи. Я уверен, что мой отец не знал, почему осужденному завязывают глаза. Так было сделано потому, что папаша Рош делал так раньше. Отцеубийцам завязывают глаза. Так было всегда.

Как обычно экзекутор должен был подвести осужденного к гильотине с черной повязкой на глазах и простыней на плечах. Там прокурор говорит ему: «Вы совершили самое отвратительное действие; вы убили вашего отца, вашу мать, вам должны отрубить голову!» Тогда его поворачивают, снимают ткань с плеч и казнят. Таков обычай. Но в тот раз прокурор сказал ему это в камере. Его привели в канцелярию. Туалет, молитва… Ему на плечи надели, как плащ, белую простыню, надели эту черную повязку и так подвели его к эшафоту. Там мой отец быстро снял с него простыню, чтобы она не запуталась, и потом его в таком виде опрокинули. Он же просил, чтобы его расстреляли. Помню, он требовал встречи с президентом Республики, он хотел быть расстрелянным.

Иногда я спрашиваю себя. Я спрашиваю себя, как человек может совершить такую жестокость: убить собственных родителей. Смотрите, есть мать Тереза, которая несла добро в мир, всю свою жизнь помогала… А это прямо противоположное! Но как можно мучить, как можно совершить жестокое преступление? Как тот американец, который сопровождал свою мать в аэропорт. Он поцеловал мать и подложил бомбу в ее чемодан! Он убил собственную мать! Он убил всех пассажиров. Все это из-за страховой премии!

Когда мне было семь-восемь лет, моей матери оперировали аппендицит. Я был от этого словно болен. Я не хотел, чтобы она утомлялась.

За едой я давал ей ложку из алюминия. Она легче, чем серебряная. Это чтобы ей не стало плохо, чтобы она не устала от этого. Да, мы думаем о мелочах, когда сами дети. Мать, дорогое существо… Как кто-то может убить собственную мать ради денег? Именно для таких в античности был закон Помпеи.