Герман Гессе - Письма Страница 31

Видите, книга у меня уже есть, правда, потрепанная и зачитанная. Если у Вас когда-нибудь найдется для меня экземпляр покрасивее, в переплете, буду, конечно, очень благодарен Вам за него.

Вот что еще: над некоторыми страницами Вашей книги, где анализируется леверкюновская музыка, я вспомнил один второстепенный персонаж «Игры в бисер» – Тегуляриуса, чьи партии имеют порой тенденцию при самом законном с виду развитии кончаться иронией и меланхолией.

Мой курс лечения завершен, через несколько дней я вернусь домой. Сердечнейший привет вам обоим от Нинон и от Вашего

Г. Г.

Гансу Шрайберу

[декабрь 1947]

Дорогой господин Шрайбер!

На письмо я неспособен, я слишком перегружен. Вашего мнения, что художник-исполнитель должен быть в момент исполнения захвачен и потрясен исполняемым произведением искусства, я никоим образом не разделяю. Если бы дело обстояло так, то невозможны были бы никакое театральное представление на свете, никакое выступление оркестра. Нет, потрясение должно предшествовать, в нем певец или чтец переживает произведение творца, но передавать его он должен уметь без того, чтобы каждый раз заново вызывать в себе такое потрясение. Певцы, которым это необходимо, почти всегда не «настроены», как то бывает с роялями, и из десяти концертов они девять либо проваливают, либо отменяют. Это дилетанты, и это бывает иной раз прекрасно, только не как дело жизни.

Ответ на письма с просьбами

[1947]

Письма с просьбами приходят ко мне сотнями, в таком количестве, что я, будучи уже и так-то не очень работоспособен и постоянно перегружен, вынужден прибегнуть для ответа к этим печатным строчкам.

Не могут быть приняты во внимание бесчисленные просьбы незнакомых лиц о продовольствии и подобных дарах. Я с большим трудом выполняю обязательства, уже взятые на себя в этом отношении, в течение двух лет поддерживая регулярными посылками некое число дорогих мне людей в Германии. Чтобы не прекращать этой помощи, каждый месяц приходится расходовать несколько сот франков, и расширять этот круг я не в силах.

Никому из этих многочисленных просителей не приходит в голову, что я, как автор книг на немецком языке, в полной мере затронут великим банкротством Германии. Доверив весь труд своей жизни Германии, я именно поэтому и лишился его. Уже много лет я не получал ни пфеннига от моих немецких издателей, и нет никаких видов на то, что при моей жизни тут что-либо изменится. Во время германской мании величия мои книги были частично запрещены, частично подавлены другими способами. Все, что еще оставалось от них, как и все другие запасы, матрицы набора и т. д., без остатка уничтожено бомбами заодно с издательством «Фишер – Зуркамп».

В последние годы я, правда, выпустил ряд своих книг в швейцарских переизданиях. Но маленькая Швейцария – это крошечный рынок сбыта, здесь возможны лишь совсем маленькие тиражи, и ни в Германию, ни в Австрию вывозить эти книги нельзя.

В Берлине мой верный издатель П. Зуркамп всячески старается переиздать некоторые мои книги. По мере возможности я помогаю ему довести эти книги до действительно серьезных читателей, ибо иначе они оказались бы объектом спекуляции скупщиков.

Кроме просьб о продовольствии и о книгах, ко мне поступают и просьбы, основанные на полном незнании действительной ситуации: просьбы о швейцарской въездной визе с разрешением работать, даже о немедленном предоставлении гражданства, о работе, о службе, о должностях. Мучительно читать все эти часто фантастические просьбы, ни одну из которых нельзя выполнить.

Мои друзья знают, что я делаю все, что могу, и с конца войны посвятил большую часть моей работы и моих средств немецкой беде. Они знают также, что крошечная Швейцария постоянно в удивительном объеме помогает и делает подарки огромной голодной Германии, хотя другие дружественные нам страны находятся не в лучшем положении и хотя все еще очень многие швейцарцы по понятным причинам к Германии отнюдь не благоволят.

Печально, что на каждый случай, когда мы можем помочь, приходятся сотни невыполнимых просьб. Мы тут ничего не можем поделать.

Рольфу Шотгу

10.1.1948

Дорогой господин Шотт!

Я получил из Англии анкету миссис Аркуордт с Вашим рекомендательным письмом. Литературы по усовершенствованию мира, создаваемой благодетельными и слишком богатыми дамами, у меня предостаточно, и я не хочу умножать ее. Даме этой отвечать не могу, я каждый день до отчаяния занят не усовершенствованием мира, а настоящей, практической, насущной помощью и, к сожалению, не могу распивать чаи со всеми этими дамами, как бы они ни были милы и полны добрых намерений. Пусть каждая из этих дам отдаст свой автомобиль и вместо своих секретарей кормит нескольких голодающих гениев, тогда мир уже чуточку продвинется дальше.

Addio, всего Вам доброго. Я думаю о Вас с тревогой, но ведь нет ничего и никого, о чем сегодня можно было бы думать без тревоги.

Саломе Вильгельм

Монтаньола, 11.1.1948

Дорогая, глубокоуважаемая госпожа Вильгельм!

Ваше милое декабрьское письмо делает меня буквально несчастным. Вы явно не получили или еще не получили двух моих писем, где я намекал Вам на свое положение и объяснял, почему не могу прочесть роман Вашего знакомого. Положение же таково: добрых два года я ежедневно получаю столько писем, что просто один раз прочесть их, не отвечая, было бы и для молодого, здорового человека утомительным трудом, это каждый день от ста до пятисот страниц, непрерывный поток, который изо дня в день затопляет мои комнаты, мои глаза, мою голову, мое сердце своей мутной и часто едкой водой, открывает мне мир бед, горя и беспомощности, но также глупости и подлости и всеми средствами, от простой просьбы до угрозы, добивается от меня, чтобы я помог, выразил свое отношение, дал, посоветовал. Кроме того, я должен подкармливать десятка два людей в Германии, то есть добывать побочной работой несколько сот франков, чтобы не дать умереть моим сестрам и друзьям. Глаза уже много лет никуда не годятся, у меня уже много лет не бывает и дня без глазных спазмов, а помогает мне только моя и так-то перегруженная домашним хозяйством, гостями, помощью эмигрантам и т. д. жена, которая постепенно увядает и, как я, гибнет в этой горькой суете.

Еще три-четыре года назад меня мало что так обрадовало бы, как известие, что готовится что-то вроде биографии Вильгельма и что я могу тут помочь. А сегодня мне уже приходится принять лишний порошок и потрудиться целый час сверхурочно, чтобы написать Вам это жалкое послание.

Единственный совет, который могу Вам дать, таков: попросить на основании старых связей доктора К. Г. Юнга в Кюснахте близ Цюриха сделать что-нибудь для Вашей рукописи. Сам он вряд ли сумеет что-либо предпринять, он был тяжело болен и наверняка так же перегружен, как я. Но у него есть то, чего нет у меня, – всяческие помощники, секретарши, ученики и т. п., и достаточно, может быть, чтобы он попросил своего цюрихского издателя Рашера ознакомиться с рукописью, она вполне может подойти его издательству.