Лутц Кох - Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель Страница 31

«ДЕРЖАТЬСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО…»

Гитлер и так едва сдерживал себя, а последние слова Роммеля привели его в ярость. Он оборвал маршала на полуслове и закричал:

– Обратного хода нет – нужно выстоять. Отказаться от Африки? Об этом не может быть и речи. Я приказываю держаться до последнего. Подождите в приемной – я отдам приказ…

Наконец, его возбуждение улеглось, и он постепенно пришел в себя. Гитлер сделал несколько шагов в направлении обескураженного и растерянного маршала и произнес:

– Вы должны меня понять. Если бы зимой 1941/1942 я позволил моим генералам отступить, то линия Восточного фронта проходила бы сейчас намного западнее. Но я остался непреклонен – и последовавший успех подтвердил мою правоту. Я и сейчас никому не позволю уговорить меня. Я буду тверд – и успех в Африке не заставит себя долго ждать. Я смотрю в будущее и вижу больше, чем мои генералы.

Роммель в смущении покинул кабинет. Он впервые испытал на себе необузданную ярость диктаторской истерии. Он был полностью опустошен и испытывал беспокойство за своих «африканцев», которых только что предал их бесноватый фюрер. Мрачные предчувствия бередили душу и не давали ему успокоиться. Раньше он с иронией относился к титулу «великого вождя всего немецкого народа», которым пропаганда величала Адольфа Гитлера. После безрезультатного визита в Ставку в феврале 1942 года он начал с разочарованием присматриваться к фигуре «великого полководца всех времен». Африканский поход еще больше обострил антипатию, а начиная с этой минуты им овладело чувство всеобъемлющего неприятия диктатора, которое навсегда останется с ним, а в последние месяцы жизни перерастет в неприкрытую враждебность к Гитлеру. Во время этой встречи с фюрером пока еще неосознанно для самого Роммеля завершился один период его жизни и начался новый – время переосмысления и отказа от старых убеждений.

Несмотря на все прошлые сомнения, упреки и обиды, немецкий генералитет все еще продолжал считать Гитлера экспертом по военным вопросам благодаря победам вермахта в Польше, Франции и России. Червь сомнения продолжал глодать и самого Роммеля: может быть, общее стратегическое положение рейха действительно требует терпеливо выжидать в Африке и даже нести большие потери, истекая кровью, чтобы весь германский фронт получил передышку и воспрянул? Может быть, Гитлер уже рассчитал какие-то политические комбинации, о которых не хотел распространяться, или же имел на руках такие козыри, что хладнокровно соглашался на потерю Африки? Все эти мысли не давали покоя генерал-фельдмаршалу. За свою долгую солдатскую карьеру Роммель привык беспрекословно подчиняться, поэтому даже сейчас он пытался понять фюрера.

Прямой и честный человек, простой и скромный солдат, он до сих пор жил в ладу со своей совестью и не знал, что такое муки мятежного ищущего духа. Сейчас против своей воли он был ввергнут в конфликт со своим солдатским долгом, совершал насилие над собой, испытывал муки и угрызения совести.

Пока Роммель дожидался решения фюрера в приемной, в Ставку пришло сообщение от командующего группой армий «Дон» Манштейна. Фельдмаршал сообщал, что при попытке деблокировать окруженную Сталинградскую группировку под давлением превосходящих сил противника и во избежание больших потерь ему пришлось оставить позиции, которые фюрер приказал удерживать до последнего человека и до последнего патрона. И вновь Гитлер забился в истерике, отзвуки урагана бешенства и ярости доносились и до приемной, где все еще продолжал пребывать в тягостных раздумьях Эрвин Роммель. Верховный главнокомандующий неистовствовал, он обвинял своих маршалов в трусости, и в конце концов из кабинета раздались слова:

– Я никому не могу доверять и ни на кого не могу положиться…

Уже во второй раз за короткий промежуток времени ошеломленный маршал стал очевидцем непостижимой необузданности диктатора. Если бы кто-нибудь раньше рассказал ему о таком неадекватном поведении фюрера, он посчитал бы это преувеличением и не поверил. Многие генералы, политики, дипломаты и гражданские специалисты испытали на себе эти граничащие с истерией приступы неудержимой ярости диктатора, если высказывали отличное от его точки зрения мнение и уж не дай бог, если пытались его в чем-то переубедить. Посол Шуленбург, представлявший интересы рейха в Москве, тщетно добивался встречи с Гитлером после неудавшегося визита Молотова зимой 1941 года. Шуленбург пытался отговорить Гитлера от конфронтации с Россией, но диктатор даже не принял его. Немецкий военный атташе в Москве, Кестринг, выступал против недооценки Красной Армии и в своем аналитическом докладе дал объективную характеристику советским вооруженным силам. Гитлер подверг его обструкции и заклеймил позором, а Кестринг был вынужден доказывать, что он не «скрытый русофил».

У ног генерал-фельдмаршала Федора фон Бока с треском разлетелись два стула – Гитлер разбил их в порыве безудержной ярости и в попытке подкрепить свои аргументы.

Все это выходило за границы здравого смысла, и Роммель пребывал в недоумении: по-прежнему ли Гитлер находится в добром здравии или же проявила себя скрытая до сих пор демоническая сторона сущности диктатора, которая в один прекрасный момент приведет страну к катастрофе. Наверное, можно было найти извинительные мотивы такого поведения, учитывая то потрясение, которое испытал фюрер при известии о неудаче под Сталинградом и отступлении в Африке. Но разве не должен быть выдержанным и ответственным человек, ведущий за собой нацию и держащий руки на пульсе истории…

Роммель постепенно начинал понимать, что этот человек представляет собой средоточие темных и пагубных для Германии сил.

Герман Геринг застал погрузившегося в глубокое раздумье Роммеля в приемной. Рейхсмаршал предложил Гитлеру лично отправиться в Рим, провести переговоры с Муссолини и добиться от дуче гарантированного снабжения германских войск, удерживающих позиции в Северной Африке. Роммель знал цену обещаний фашистских лидеров и приблизительно представлял себе, чем закончатся переговоры в Риме, но это был его последний шанс: только таким образом он мог повлиять на развитие ситуации в Африке. Как утопающий за соломинку он ухватился за это предложение Геринга, хотя и не был согласен с решением Гитлера по африканской проблеме. Нечто, во что он верил, погибло в его душе после визита в Ставку.

В спецпоезде Геринга в Рим поехала и фрау Ром-мель. После войны я встретился с ней, и она рассказала мне о той поездке:

– На мужа было страшно смотреть – он был потрясен до глубины души. Он все время повторял: «Они не видят опасность – они не хотят ее видеть. Но она надвигается на нас семимильными шагами. Это полная катастрофа». Он никогда не был мнительным или подозрительным человеком, но вы понимаете, что я почувствовала, когда он, запинаясь, произнес: «Давай разговаривать потише. Кто знает, может быть, нас прослушивают». Впервые на нас опустилась зловещая тень гестапо.