Николай Штучкин - Грозное небо Москвы Страница 31

Обычно свое торжество пилоты выражают боевым разворотом или уходом ввысь по прямой. Но над "точкой" нависла низкая облачность, и когда самолет начал крениться влево, мы беспокойно переглянулись: летчик мог влететь в облака, и это грозило ему потерей пространственной ориентировки.

Но он не пошел в разворот. Все больше и больше кренясь, машина легла на крыло вертикально, затем, все так же плавно вращаясь вокруг продольной оси, опрокинулась на "лопатки". Кто-то из летчиков ахнул, представив, как сейчас опустится нос и самолет врежется в землю. Однако ничего не случилось. Продолжая плавное вращение, истребитель снова лег на крыло, теперь уже на другое, и вышел в горизонтальный полет.

- Вот это бочка! - воскликнул Хозяинов.

Это была классическая по мастерству выполнения бочка. Не обычная, штопорная, которую мы выполняли в зоне, имея под собой запас высоты в три тысячи метров, а замедленная, управляемая. За это время самолет пролетел не менее километра, и летчик дважды лежал на боку, висел на ремнях вниз головой, причем у самой земли. Незначительная ошибка в технике пилотирования могла кончиться плохо.

- Почерк, конечно, не наш, - констатировал Ганя

Хозяинов, восхищаясь мастерством и безграничной отвагой пилота. А тот, закончив фигуру, снова накренил самолет и, плавно забирая вверх, пошел к третьему развороту.

- Братцы! - не унимался Хозяинов. - Где еще можно такое увидеть! Какая пластика! Балет, честное слово, балет! А как он фашиста срубил! Братцы, да такому не только я, сам бог позавидует! Уверен, это подполковник Демидов.

Хозяинов метнулся к землянке:

- Я сейчас позвоню, ребята, узнаю. Чувствует сердце мое: Демидов.

Возбужденный, он забыл закрыть за собой дверь, и было слышно, как он крутил ручку полевого аппарата, дул в трубку, кричал:

- Девушка! Дайте дежурное звено!

И пока ему "давали звено", нетерпеливо барабанил пальцами по чему-то звонкому, наверное, по фанере, на которой стоял аппарат. На том конце взяли трубку, и Хозяинов громко спросил:

- Малолетко? Иван, ты не знаешь, кто так здорово расправился с "юнкерсом"?

Ему ответили. Хозяинов тихо положил трубку, ничего не спросил, ничего не сказал и так же тихо вышел наружу.

- Я ошибся, товарищи. "Юнкерса" сбил не Демидов...

- Да не тяни!... Фамилия летчика? - нетерпеливо спросил Бочаров. - В 27-м полку есть мои однокашники...

И Хозяинов ответил:

- Стунжас! Николай Ульянович Стунжас. Не верите? Честное слово!

Мы верили.

Спустя полчаса после посадки Стунжаса в землянку зашел командир полка. Прямо со ступенек сказал:

- Здорово, орлы! Говорят, что Стунжас сработал классически!.. Жаль, не видел!..

Жалко, конечно, что "батя" не видел, но что поделаешь, он даже не знал о вылете. Такова сейчас обстановка. На аэродроме собралось много полков. Таких же, как наш, ушедших из-под удара. Все несут боевое дежурство, выделяют по паре машин в помощь 27-му полку. Их поднимают в воздух, сажают. Оперативный дежурный сообщает в полки только в случае встречи с противником.

Так он сообщил и о вылете Стунжаса.

- Жаль, не видел, - негромко повторяет Писанко.

Но мы уже знаем нашего "батю". Не это удручает его, по глазам видим: сейчас сообщит что-то тревожное. И точно. Обвел всех взглядом, достал из кармана карту.

- Наши войска покидают Калинин...

На Тургиново вышла колонна фашистских мотомехвойск. Будем ее штурмовать. Предварительно надо слетать на разведку: уточнить, где она находится, определить лучшее место для удара.

Писанко назначает разведчика-лейтенанта Томилина. Напарника разрешает выбрать на свое усмотрение.

- Товарищ командир, может, меня? - просит Максимов, когда Писанко скрылся за дверью.

Смеюсь, вспоминав конфликты Томилина и "старшины". И тот, довоенный, когда Томилин "посадил на место" Максимова. И тот недавний, в Алферьево, когда мы, молодые, высказали соображение (какая дерзость!) о вооружении МиГ-3 "эрэсами". И последний, совсем еще свежий - неудачный бой с "юнкерсом", когда Серёжа вернулся с вынужденной - грязный, промокший до нитки, злой до предела Томилин долго его "изучал" с головы до ног и наконец произнес:

- Ты знаешь, что сказал однажды один из классиков при встрече с первым авиатором Уточкиным?

Сережа насторожился.

- Он сказал, что лучше бы люди учились хорошо жить на земле, чем плохо летать в воздухе...

Томилин ушел, оставив Сережу в таком состоянии, когда он вот-вот укусит рядом стоящего.

Но Ганя успокоил его:

- Не надо сердиться, Сережа. Это не его слова. Это сказал комиссар и совсем по другому поводу.

И Максимов оттаял. У него очень хороший характер. С таким характером обычно живут припеваючи. Он прост, независтлив, не помнит зла. На его месте я бы Томилину не простил, в смысле не забыл бы обиды. И никогда не обратился бы с просьбой.

Так я думаю в эту минуту, глядя на Сережу Максимова, слушая, как просит он, умоляет. И в душе ругаю его. Но пройдет какое-то время, и все мы, только в разные сроки, побудем в роли "просящих и жаждущих". И Ганя, и я, и Илья Бочаров и даже Толя Шевчук, заместитель и друг комэска.

Томилин будет на нас кричать, поучать, требовать. Мы будем сердиться, будем давать себе слово никогда не прощать и никогда ни о чем его не просить. Но ... это лишь в те минуты. А в другие, чуть позже, когда Томилину надо будет лететь на задание, и только вдвоем, каждый будет надеяться и каждый будет просить. И особенно в тот момент, когда надо идти в самое пекло.

Но почему?

Потому что из Томилина в самое ближайшее время выйдет отличный разведчик. Умный и зоркий. И такой же ведущий - хитрый, смелый, находчивый. И каждый будет считать за честь летать с ним.

Потом я увижу, что это будет касаться не только Томилина - любого командира звена, если ему надо идти на задание в паре. Его тоже будут просить...

И дальше, по мере развития событий, я стану свидетелем еще более важных и интересных фактов.

Вот первый. Мы соберемся в штабе, придет командир полка и, глядя на карту, скажет:

- В лесу у Павло-Лужатска сосредоточилась мотопехота. Надо по ней ударить. Вылетать группой не позволяет погода. Надо идти одному и только на "Чайке". Придется искать, по кустам лазить. Задача трудна и опасна. Нужны добровольцы.

Дав людям подумать, Писанко спросит:

- Желающий?

Желающими будут все летчики. И те, кто летает на "мигах". Но командир назначит лишь одного: Петра Дядика. Он улетит, а мы будем глядеть на погоду и ждать. Он не вернется, погибнет. Узнав об этом, Писанко скажет:

- Задача не отменяется...

И желающими снова окажутся все.

Факт второй. Это уже в Москве, когда мы будем работать с Центрального аэродрома. Командир эскадрильи (неважно какой) скажет командиру полка: