Ольга Тер-Газарян - Есенин и Айседора Дункан Страница 31

Я вернулся из Берлина и ушел с Пречистенки к Мариенгофу, дождавшись, когда Изадора уедет на воды лечиться от своих припадков ревности и пьянства. Прощаясь с ней, я обещал приехать. Все это время она и Илья Ильич забрасывали меня телеграммами: «Darling ochen grustno bez tebya nadeyus skoro priedesh syuda naveki ljublju Isadora», «Vieszhaem ponedelnik Tiflis prieszhai tuda telegrafirui vyezde Oriant naveki ljublju Isadora», «Privetstvuju v etot schastliveishij den zhelaju chtoby on mnogo raz povtorilsya lujblju Isadora». Я старался отделываться ничего не значащими, но вежливыми и приятными словами благодарности за все, что Изадора сделала для меня. Мне казалось, что мой тон ясно дает понять о невозможности продолжения наших отношений. Но решимости сказать ей об этом прямо в письме – не говоря уж о том, чтобы сделать это при личной встрече – у меня пока не хватало. Я мучился мыслями о ее скором возвращении и не знал, что предпринять. Одно я знал точно, если я увижу ее, поговорю с ней наедине, то не смогу уйти.

У Мариенгофа только-только родился ребенок, и оставаться у него было не совсем удобно – приходил я домой поздно, часто пьяный и шумный. Вскоре я переехал к Гале, и мы стали жить вместе. Галя все эти годы оставалась моей верной помощницей в литературных делах – ее всегда можно было попросить занести рукопись, переписать правки, забрать причитающиеся мне деньги. Я знал, что она влюблена в меня, но меня она, увы, не привлекала совсем. Скорее, я был восхищен ее готовностью всегда и при любых условиях помогать мне. Галя спасала меня от «друзей», вытаскивала из кабаков и давала мне кров и ночлег. Она никогда не кричала на меня, не осуждала, не устраивала сцен ревности, зная, что я встречаюсь и с другими женщинами тоже, не требовала любви и верности – просто была всегда рядом. Она же помогла мне порвать с Изадорой.

Однажды я проснулся и, полный решимости, написал телеграмму: «Я говорил еще в Париже что в России я уйду ты меня очень озлобила люблю тебя но жить с тобой не буду сейчас я женат и счастлив тебе желаю того же Есенин». Дал прочесть это Гале, на что она резонно заметила, что лучше быть более кратким и жестким. В итоге написал следующее: «Я люблю другую женат и счастлив Есенин». Отправил. В ответ мне посыпались телеграммы, одна истеричнее другой. Изадора просто завалила меня ими, вопрошая, мол, что, где, когда и как. Тогда Галя снова вмешалась и отправила еще одну телеграмму, но уже от себя, рассчитывая сыграть на ревности и женском самолюбии: «Писем телеграмм Есенину не шлите он со мной к вам не вернется никогда надо считаться Бениславская». Вскоре пришел ответ – Изадора недоумевала, а заодно решила уколоть соперницу: «Получила телеграмму должно быть твоей прислуги Бениславской пишет чтобы писем и телеграмм на Богословский больше не посылать разве переменил адрес прошу объяснить телеграммой очень люблю Изадора».

Я вдруг пожалел, что Галя все это затеяла. Ведь ревность Изадоры границ не знала – она легко могла примчаться и что-нибудь сделать с ней, даже изувечить. Уже через несколько дней жена моя приехала в Москву. Странно, но встреч со мной она не искала.

После моего приезда в Россию я стал много пить. Меня постоянно звали то в одну компанию, то в другую, а отказаться идти у меня даже в мыслях не было. Почему-то мои «друзья» очень хотели, чтобы я вернулся к Изадоре. Может, хотели, чтобы я брал у нее деньги, и мы на них пили, а, может, знали, что мое возвращение к ней приведет к моей погибели.

В пьяных разговорах меня подзуживали и подговаривали ехать на Пречистенку, и тогда я ехал, Есенин и Айседора Дункан но ничем, кроме скандалов, это не заканчивалось. Пару раз меня накурили гашишем, а однажды дали понюшку кокаина. Трудно описать мое состояние тогда – бесконечная череда мертвых распутных пьяных ночей, и нет просвета. Только тьма впереди.

Глава 21

Сергунь

Когда Дункан уехала в Кисловодск, Есенин получал почти ежедневно телеграммы от нее и ее секретаря Шнейдера. Эти телеграммы его дергали ужасно и нервировали. Он не знал, как ему объясниться с ней, чтобы сразу все было кончено. Боялся, что она будет его умолять и уговаривать остаться, и он не сможет отказать.

Однажды он проснулся и утром написал телеграмму:

«Я говорил еще в Париже что в России я уйду ты меня очень озлобила люблю тебя но жить с тобой не буду сейчас я женат и счастлив тебе желаю того же

– Галя, посмотрите. Как вы думаете, так хорошо будет?

Я пробежала листок глазами. «Как-то слишком много объяснений, оправданий», – подумалось мне.

– Сергей Александрович, если кончать, так уж лучше про любовь-то и не говорить вовсе. Да и покороче надобно.

Перечитал телеграмму еще раз.

– Да, Галя, действительно. Вот всегда вы знаете, как лучше для меня, – улыбнулся он.

Сел и переписал. Принес потом другую:

«Я люблю другую женат и счастлив

Правда, после того, как он ее отправил, поток телеграмм от Дункан вырос вдвое. Я решила послать телеграмму от своего имени, надеясь, что это уж точно охладит ее пыл:

«Писем телеграмм Есенину не шлите он со мной к вам не вернется никогда надо считаться

Такой вызывающий тон был совсем не в моем духе. Вскоре пришел ответ:

«Получила телеграмму должно быть твоей прислуги Бениславской пишет чтобы писем и телеграмм на Богословский больше не посылать разве переменил адрес прошу объяснить телеграммой очень люблю

Есенин сначала хохотал, а потом вдруг испугался за меня, чтобы Дункан ничем мне не навредила: «Вы ее не знаете, она на все пойдет».

По мере приближения срока возвращения Дунканши Сергей Александрович становился все мрачнее и мрачнее, лихорадочно думал, куда же и как ему скрыться. Как раз в это время Клюев прислал ему письмо, и Есенин тотчас же укатил в Петербург, попросив меня забрать его вещи с Богословского ко мне. Однажды вечером зашла сестра Сергея Александровича Катя и между делом сообщила, что старуха приезжает в четверг. Я спешным образом поехала к Мариенгофу и забрала все чемоданы и сундуки.

Дункан уже была в Москве. Приятели Сергея Александровича тут же принялись уговаривать его поехать к ней, чтобы самому с ней объясниться и порвать отношения. По городу пошли слухи, что Есенин, мол, воровал у нее деньги заграницей, подворовывал у нее платья для своих сестер и любовниц, костюмы и парикмахерские принадлежности – для друзей. В общем, гадость и грязь. Особенно, если знать, что мы даже хлеб в булочной покупали в кредит.

Как-то днем зашел к нам Аксельрод. Клюев был уже у Есенина. Когда я вошла в комнату, Сергей Александрович одевался.

– Вы куда?

– К Дункан! – торжествующе отвечает Аксельрод.