Арье Вудка - Московщина Страница 31

Менее осторожных провокаторы угощали едой со снотворным страшной силы.

Один украинец рассказывал мне, как все партизаны, отведав борща в такой хате, повалились, как убитые. Он, самый крепкий, вышел из дому, увидел сквозь пелену приближающиеся фигуры чекистов, вытащил пистолет, хотел поднять его, выстрелить, крикнуть – да так и свалился на пороге… Просыпались в ЧК уже калеками – кто полуслепым, кто с испорченным сердцем – таким сильным было снотворное.

Чекисты приходили к родным еще не пойманных партизан.

– Мать! – кричали они. – Мать! Спаси своего сына! Иначе мы застрелим его! Спаси! Несговорчивых жестоко избивали.

И бывало, что мать подсыпала снотворное, и сдавала сына чекистам, не зная, что обрекает его на двадцать пять лет такого ада, по сравнению с которым смерть – счастье.

Позже пошли более утонченные методы. Того же Горбаля в доме отдыха русская девушка как-то пригласила покататься на лодке. Он отказался. Там в это время было много талантливой творческой молодежи. Вместо Горбаля поехала кататься одна украинка. Она не вернулась – утонула. Лодка, дескать, перевернулась. При этом утонувшая плавала прекрасно, а приглашавшая – плавать вообще не умела, но не пострадала. «Так это же я должен был там утонуть!» – стукнуло ему в голову.

Это метод «срезания бутонов», то есть молодых национальных талантов, пока они еще не успели расцвести, стать известными и сказать свое слово. Известный пример – убийство Аллы Горской, украинской художницы. То тут, то там национальные таланты попадают в дорожные катастрофы, тонут, гибнут от рук неведомых хулиганов… Все тихо незаметно: их пока никто не знает, и потом ведь всякое случается… Целые банды подготовленных молодых чекистов по-гангстерски орудуют в западноукраинских городах, да и в Киеве тоже.

Литва после войны вся горела и пылала. Даже тех, кто не хотел идти в партизаны, вынуждала обстановка: солдаты и чекисты нападали на любого крестьянского парня, избивали его, крича: «Ты тоже бандит! Где бандиты?!» Жизни не было. Приходилось уходить в лес. Каждую ночь – новые взрывы, пожары, грабежи, убийства, изнасилования. Солдаты совокуплялись даже с убитыми женщинами, насиловали детей.

При независимости – поляков в Литве не жаловали: с ними был спор из-за столицы. Но литовским партизанам поляки помогали, хотя и говорили в глаза: «Здесь будет Польша». Зато русские – беженцы из белых – устроились в Литве прекрасно. Никто не преследовал их, все хорошо относились. За десятилетия независимости русское меньшинство выучилось говорить по-литовски, адаптировалось. Знание местных условий они использовали в послевоенное время, активно вступая в специальные антипартизанские истребительные отряды, организуемые КГБ.

Вначале литовцы в своих тайниках ориентировались очень просто: если поблизости слышна литовская речь – значит, свои, можно вылезать. Если по-русски, – прячься, готовь патроны: солдаты или чекисты. «Истребители» широко пользовались этой наивностью.

Эстонцы сотни лет вели борьбу с немецким нашествием. Даже при русских гнет немецких баронов преобладал, и на них была обращена вся ненависть эстонского народа. Во время войны за независимость эстонцы дрались с немцами, как черти. Дула раскалялись докрасна, не могли стрелять. Тогда эстонцы бросались на немцев врукопашную, гвоздя их своими перегретыми винтовками, как дубинами.

Большевики пришли на один год, предвоенный – и совершили чудо: заставили эстонцев и латышей полюбить немцев… Потому, что этот один год был столь страшен, что превзошел вековые зверства крестоносцев.

Обычно завоеватели уничтожают какую-то количественную долю народа, но большевики метили в мозг и сердце, они уничтожали самые тонкие и жизненно важные структуры национального организма, его душу, волю, совесть…

И теперь лагеря полны теми, кто сопротивлялся пришедшим чудовищам, кто защищал свою землю, своих родных, свою жизнь, свою нацию, свой дом, государство, свое право говорить на родном языке, говорить о родном, верить, во что верится.

С истинно коммунистическим цинизмом этим людям дали четвертьвековые срока по обвинению в… «измене Родине»!

Тот, кто родился в независимой Литве, был ее гражданином, в ней рос, в ее армии служил, ей присягал на верность, – обвинялся в «измене» московской «родине»!

При чем тут Москва? А при том, вишь, что она всем Матушка. Знайте это, изменники, где бы вы временно ни скрывались! Возмездие неотвратимо! Недаром ходит анекдот: «Советский Союз – родина слонов».

Когда я думаю об этой непередаваемой жестокости, у меня в памяти всплывает один из уголовников, с которым я сидел в следственной тюрьме. Был он обыкновенным строительным рабочим, отслужил в армии, участвовал в оккупации Чехословакии, причем чувствовал, что дело не очень-то справедливое. Надо сказать, что в России всяческие хищения – сплошной устоявшийся быт. В магазинах или мясокомбинатах, в столовых и ресторанах зарплату назначают как бы с учетом невидимой премии… «Не украдешь – не проживешь». Эта история, история хищений и коррупции непрерывной цепью тянется со времен Ивана Грозного. Деспотическому государству это даже удобно: все у него в кулаке, в любой момент можно на самом раззаконном основании подвести под монастырь. А потому – помалкивай, знай свой шесток!

И парень-строитель помалкивал, только вместе с дружками-коллегами тащил потихоньку стройматериалы да и пропивал всю прибыль. Дело обычное. Но тут возьми да и попадись в их бригаду какой-то высокоидейный коммуняка, что в наше-то время, когда до коммунизма остались считанные годы (читайте Программу КПСС), – величайшая редкость, днем с огнем не сыщешь. А тут взял да и появился, стучать начал, испортил всю малину. Его и уговаривали, и предупреждали, и угрожали – бесполезно. И тогда случилось нечто страшное.

Коммуняку пригласили в вагон-теплушку, где жили строители, и внезапно всей кучей бросились его колошматить: кулаками, пинками. Когда он уже неподвижно лежал на полу, ребятишкам пришла в голову милая мысль: они стали подбрасывать его вверх, чтобы он плашмя падал на пол… Разумеется, от этого разорвались внутренности, и жертва умерла страшной смертью.

Вскоре ребятишки по одному, тайком друг от друга, стали являться в милицию – чтобы успеть первыми высказаться, свалить все на дружков… Это лишний раз говорит о том, что компания состояла не из каких-то невероятных личностей. Все были рабочие парни, не судились, в общем, обыкновенные аборигены. Ничего особенного не было и в моем камерном соседе: здоровый круглоголовый хохотун, только и всего И, разумеется, никаких переживаний не было и в помине…