Александр Сабуров - Силы неисчислимые Страница 32

На третий день нашего пребывания на болотах, обходя подразделения, я увидел такую сцену. Петраков выстроил свой взвод. Каждый боец держал в руках семисотграммовый ломоть хлеба и кусок холодного отварного мяса. Петраков собственноручно резал эти куски на десять долек. Закончив работу, он обратился к строю со словами:

- Надеюсь, понятно, на сколько дней рассчитан этот запас? Дополнительно поясняю: на десять дней. Каждая долька и есть ваш суточный рацион. Ожиреть, конечно, не ожиреете, но воевать можно и должно!

И снова я восторженно думаю о наших людях. Какая нужна верность долгу, чтобы здесь, в этих гнилых непролазных болотах, безропотно выслушать и принять этот приказ!

Трое суток враг вел ожесточенный обстрел, и только ночью прекращались взрывы и автоматно-пулеметная трескотня. Но и в эти недолгие часы относительного затишья многие партизаны не имели отдыха. Я говорю о разведчиках и особенно о связных. Разведчики находились в самой непосредственной близости к врагу и круглые сутки вели наблюдение, а связные без конца курсировали между нами и разведчиками, отмеривая в день до сорока и больше километров. Люди валились с ног от усталости, но подмены не просили, ибо знали, что все партизаны сейчас в деле - кто на дорогах ведет бой, кто выжидает в засадах. Небольшими группами наши хлопцы бродили по лесам, непрестанно беспокоили врага. Обозленные фашисты бросались на любой выстрел, а выстрелы звучали с самых неожиданных сторон, где, казалось бы, и духу партизанского быть не могло. И враг посылал то в один, то в другой конец леса подразделения солдат, дробя и распыляя свои силы.

Наступили четвертые сутки. С рассветом мы ожидали новых обстрелов и бомбежек. Но в лесу было тихо. Фронтовики знают, как обостряет нервы эта неожиданная тишина. Вскоре запахло гарью. Разведчики доложили: немцы сжигают лесные деревни и, строясь побатальонно, по бездорожью двигаются в западном и восточном направлениях.

Я с огромным облегчением дал команду зажечь костры. И вот уже они запылали, заиграли яркими всполохами. И завязалась, потекла веселая перекличка. Острые словечки, колкие шутки. Люди уже смеялись над пережитыми страхами, над врагом, радовались неожиданной передышке.

А я был озабочен: почему немцы так быстро оставляют лес? Почему так внезапно прервали свою столь серьезно готовившуюся операцию? Может, что-то новое замышляют? Враг отошел, оставив нас в болотах, а вокруг, утопая в дыму затихающих пожаров, стоял посеревший молчаливый лес.

Надо было принимать какое-то решение хотя бы уже потому, что люди начинали по-настоящему голодать: далеко не все оказались такими рачительными хозяевами, как Петраков, и руки многих партизан раньше времени потянулись к заветному "НЗ".

И тогда, не придумав ничего другого, мы рванулись из болот на прямую в свои прежние, облюбованные уже украинские места - к Середино-Будскому району.

Надо было видеть нашу колонну, чтобы понять, сколько успели перенести люди. Некоторые бойцы шли босиком - ботинки, сапоги расползлись от воды. Одежда превратилась в грязные лохмотья. Но шагали все бодро, несмотря на усталость и голод.

Пересекаем большак Суземка - Трубчевск. Алексей Кочетков показывает на огромную воронку:

- Наша работа!

Вокруг на широком пространстве раскиданы банки с консервами. На деревьях висят лоскуты - все, что осталось от немецких солдат и повозки.

- Осторожно, здесь мои ребята повсюду мин понатыкали.

Он сам проводит нас через дорогу. Партизаны подбирают консервы пригодятся. До Суземки прошли без особых происшествий. В райцентре немцев не было. Но и жителей не видно. Делать нам тут нечего. Двигаемся к поселку Заводскому. Но только Суземка осталась за нами, в ней вспыхнули пожары. Как выяснилось позже, фашисты собирались поймать нас в засаду, но не решились. Притаившись, они пропустили нашу колонну с обозом и после этого подожгли райцентр.

Какое-то время мы просто недоумевали, почему так поступают каратели. Оставляя народ без жилья, они ведь и себя лишают крова. Даже ослепленные яростью, они должны бы сознавать это. Здесь другое. И мы приходим к выводу: раз немцы начисто все сжигают, значит, они не собираются сохранять здесь свои опорные пункты. А размышляя логически дальше, можно было предсказать, что, следовательно, их войска вообще в этих местах задерживаться не будут.

Но жизнь не всегда давала нам время, чтобы до конца логически осмыслить происходящее. Вдруг (о, это бесконечное партизанское "вдруг", без которого, кажется, не обходился в тылу врага ни один день) из-за бугра, что западнее Суземки, выползла большая колонна. Похоже, что нас сразу заметили, и колонна на какое-то мгновение замерла. Может, немцы приняли нас за лесных призраков? Мы тоже смутились и даже несколько попятились к спасительному лесу. Но вскоре, к величайшей моей радости, я понял, что гитлеровцы растерялись больше нас. Послышались выкрики на немецком языке, и колонна, численностью до батальона, рассыпалась. Солдаты улеглись в траве и начали стрельбу.

Беспорядочный огонь немцев застал всех нас уже лежащими на земле. Мы тоже открыли пальбу. В общем, огня с обеих сторон было море, но после довольно длительной перепалки у нас ни одного раненого или убитого не оказалось. Незаметно, чтобы и немцы понесли потери. Преимущество на нашей стороне оказалось только в том, что во время перестрелки мы успели вывести из-под огня большую часть людей и повели их в обход. Но когда мы выглянули из леса с другой стороны, чтобы ударить залегших немцев с тыла, то увидели еще две колонны противника, спешившие на выручку своим. Но тут уж мы оказались на высоте. Заняли удобные позиции, подпустили врага поближе и начали расстреливать в упор. Большинство эсэсовцев упало после первого же прицельного залпа. Не успев оказать нам сколько-нибудь серьезного сопротивления, гитлеровцы, побросав даже своих раненых, врассыпную кинулись к еще горевшей Суземке.

В те дни мы не могли поддерживать регулярную связь с объединением Емлютина: между нами было слишком большое расстояние. Но брянские партизаны оказали нам неоценимую помощь.

В это время в засаде между Холмичами и Мальцевкой стояли два партизанских танка. Эти танки - один из них тяжелый КВ - емлютинцы нашли в лесу, восстановили их, а в качестве горючего использовали скипидар - другого не было.

И вот, когда каратели бежали от нашего огня, наперерез им из леса устремились грозные машины и начали гусеницами утюжить гитлеровцев, расстреливать их из пулеметов. Фашисты впали в такую панику, что никто из них не догадался бросить в танки хоть одну гранату.

Разгром эсэсовского полка был полным. Но когда через сорок пять минут мы подбежали к нашим танкам, они стояли неподвижно. С тревогой открываем люки.

Люди лежат бездыханные. Совсем было мы загоревали, но успокоили медики. Оказалось, ребята в обмороке: угорели от паров скипидара. Когда пришли в себя, мы со всей сердечностью поблагодарили их за выручку. Очень сожалею, что мне до сих пор не удалось выяснить имена этих героев. Буду рад, если они узнают себя, прочтя эти строки.

Эсэсовцы пережили тяжелое потрясение. Но мы не обольщали себя мыслью, что именно этот удар заставил их убраться из леса. Меж тем немецкие дивизии на наших глазах спешно уходили, сжигая все на своем пути.

Мы снова вышли к границам Сумской области. И хотя по всем данным никакая прямая опасность нам пока не угрожала, мучительное чувство ожидания не покидало меня. Когда враг отступает, не использовав всех своих возможностей, невольно рождается сомнение: это неспроста.

Разведчикам предстояла горячая пора.

Пробираемся по темному бору. Штаб следует с отрядом Ревы. Колонна медленно движется по песчаной извилистой лесной дороге.

До чего же многоцветна наша колонна! Зеленые и синие гимнастерки, кителя и пиджаки разных фасонов, пилотки, фуражки, какие-то широкополые старомодные шляпы, среди них высвечиваются яркие платочки партизанок. И все же грозен вид этой разноликой массы. Колышутся над плечами стволы винтовок и ручных пулеметов. Негромко, но внушительно постукивают колеса наших пушек и пулеметных тачанок. Сам народ, неистовый и яростный в своем священном гневе, взялся за оружие...

Голова колонны вползает на болотистый луг. Он весь покрыт нежным зеленовато-желтым травяным ковром. Справа, чуть поодаль от дороги, небольшое болотце окаймлено белым бордюром: буйно цветут ландыши этой весной. А впереди снова густая темно-зеленая громада хвойного леса - там мы собираемся расположиться лагерем.

Над лесом, над вершинами высоченных сосен разлилась яркая вечерняя заря.

У опушки нас встречает конная застава. В гривы лошадей вплетены сиреневые подснежники, белые ландыши, ярко-желтые, будто золотые, шарики ранних одуванчиков. Тускло поблескивает в руках бойцов вороненая сталь оружия.

Чем глубже входим в лес, тем гуще заросли по обочинам дороги. И вдруг видим среди кустов людей. Они жмутся к нам, тянутся руками. Это местные жители, покинувшие свои деревни. Сердце сжимается при виде их: тяжела лесная жизнь беженцев из выжженных и разоренных мест. Тесно, холодно, сыро в наскоро сложенных шалашах. Одежды не хватает. Многие в тряпье, в лаптях, в каких-то немыслимых опорках: много ли захватишь из дома, когда на улицах строчат пулеметы и огнем занимается крыша. Лица худые, землистые - голодно в лесу. Нет продуктов, нет соли: фашистская блокада уже крепко дает себя знать. Особенно жаль ребятишек: чем повинны они, за что им, только что вступающим в жизнь, терпеть эти муки? Но стоит на мгновение закрыть глаза - и словно нет вокруг этого человеческого горя. Со всех сторон несутся веселые, приветливые возгласы.