Заметки поклонника святой горы - архимандрит Антонин (Капустин) Страница 32

Марии, Иоанна, Елены, Деспнны, Софнн, Васнлня, Иоанна, Ивана, Матфея, Георгия, Ивана, Гавриила, Никифора, Анны, Параскевы, Матфея, Иеремии Ована, Иоанна, Виктора, Иоанны, Анны, Марни, Магдалнны148. Позднейшею рукою приписано: Сараины, Анастасия, Георгия, Георгия 149 . Замечательно, что имя Иоанна читается четверояким образом. Слово Деспина есть ли собственное имя или оно означает госпожу150, т. е. государыню, и должно относиться либо к Елене, либо к Софии? На основании самой записки решить этого нельзя. Имя Сараина тоже подлежит исследованию. – В новых помянниках указано поминать «любомилостивых, благочестивых и православных христиан русских, пожертвовавших церкви два архиерейских облачения и другие священные одежды». Имена их, однако же, не означены, названы только «приснопамятными». Зато в числе ктиторских имен читается и имя блаженной «графини Анны Алексеевны151 (Ἀλεξιγέβνάς)». Кроме того – огромное число имен господарей и воевод Влахин, Погдании (Молдавии)152 и Угарии (Венгрии) и простых христолюбцев, между коими встречаются необычные у нас имена Ксанфа (русого) Риза, Армеги, Кателины, Еллиникуцы, Маркуцы, Киранны (госпожи Анны) и пр.

С чувством иным совершенно выходишь из собора Карейского, нежели с каким оставляешь соборы монастырей. Соборная церковь всей горы Афонской представляется сиротою – как бы в оправдание нашей пословицы о семи няньках у одного ребенка. Нельзя сказать, чтобы монастыри ее совершенно оставили, но и сказать, что они о ней заботятся, тоже нельзя. Ее наружный вид до того печален, что не видевший ее не поверит тому, а внутренность напоминает собою гроб, которому не в состоянии дать привлекательности и погребенная в нем нетленная красота панселиновой кисти. В необозримой пустыни Св. Горы не нашлось нескольких саженей свободной земли для площади кругом храма, общего всей ей. Собора Карейского надобно искать в ничтожной Карее, как ищешь в Константинополе христианских церквей. Он застроен домами, безобразие которых могло бы послужить в пользу, как оттенок, всякому другому зданию, но не ему. Я всякий раз стремился к нему с любовию и оставлял его с нескрываемою радостью, полный досады и даже как бы озлобления. Путешественники не могут надивиться бедности протатской Палаты заседаний. Духом монашества легко объяснить убожество правительственного места Св. Горы. Но везде, где только дух сей собирал в купножитие людей, бегущих от суеты мирской к тихому пристанищу житейской беспечальности, он печатлел себя усильною заботою о церковном благолепии. Отчего же 6 или 10 тысяч иночествующих на Св. Горе, часто приносящих с собою из мира огромные капиталы денег, не украсят главного и первого из своих святилищ достолепным образом? От привычки ждать для подобного дела какого-нибудь императора византийского, царя сербского, воеводу угро-влахийского153. Но время хрисовулов прошло невозвратно!

Невдалеке от собора стоит тяжелая и старая башня «во страх творящим злое». Она, говорят, принадлежала еще бывшей Лавре, так что, руководясь ее положением, можно бы следить линию существовавших никогда стен ее. О протатском Судилище я кроме доброго слова ничего не имею сказать. Его церемонность и вместе крайняя простота для меня нисколько не новость. Не раз имев случай быть в полном (и неполном) собрании представителей154 всех монастырей Св. Горы, я во всех их встречал приветливость с приличною важностью и радушие с заметною сдержанностью. Во всякую минуту я мог чувствовать себя между ними и своим и чужим. Едва ли не это же самое чувство испытывает и каждый из них в среде своей. «Любовь – мирское чувство». Это должно быть начертано на всех входах и исходах Св. Горы.

Я посетил и училище Карейское – лучшее здание места. Нашел его пустым, прочитал прибитый на стене залы устав его – действительно такой, каким воображал его себе, говоря прежде – по поводу посещения развалин бывшей Ватопедской академии. Не удивился, потому, скудному числу его учеников, частой смене его наставников, его малым успехам и еще меньшему значению в мнении поддерживающих его кое-как обителей. Начальником заведения и учителем на тот раз был вызванный из Афин иеромонах, слушавший богословие в университете. Пробыв на Афоне с год, он уже готовился тогда возвратиться в пленительные для сердца греческого Афины. Смею иметь убеждение, что ни Афины не годятся для Афона, ни Афон для Афин. В то время как из афинских училищ выходили образцы подвижничества – Василии, Григории и Иоанны, – преподавание там было языческое. По странной судьбе – когда преподавание там сделалось христианское, оно перестало служить опорой иночеству. Это замечание мое, я уверен, не только не покажется обидным славному городу, но и будет принято им с удовольствием. «Есть время всякой вещи под небесем», – сказал древний мудрец. В Афинах это время меняющнхся вещей поставлено на пьедестал и принимает поклонение... Афон, напротив, не знает и не признаёт времени. Для него Константин В<еликий>, царевна Пулхерия, Лев Мудрый, Комнины, Палеологи, Уроши и Басарабы все стоят в одном ряду – все служат одной и той же непреходящей идее иночества – совершеннейшего жительства человеческого на земле... Много можно надумать и наговорить, ставши мысленно на черте единения двух средоточий современного гречества – гречества, если позволено так выразиться, ромейского (Ρὡμᾶιοι) и гречества эллинского (ὲλληνές), которые оба, на беспристрастный взгляд истинных греков (Γράικοι), суть чистые идеалы – отжившие типы греческого минувшего, – напрасно ловимые и вводимые снова в начало жизни народом, которого ожидает новое будущее.

Бывши в «Лавре келлий», естественно пожелать видеть келлии – эти первообразы афонских монастырей, называвшиеся, как надобно заключать из древних актов афонских, некогда все общим именем обителей (μονὴ). Из них некоторым посчастливилось возрасти и стать монастырями, а некоторым пришлось исчезнуть с лица земли, большей же части остаться тем, чем были. Одна из древнейших келлий карейских, обращенная теперь в конак (гостиницу) Хиландарского монастыря, есть так называемая типик a ́рница. Она находится в самой Карее – устроена еще св. Саввою Сербским155, снабжена от него особенным уставом156, и хотя составляет собственность сказанного монастыря, но пользуется некоторым видом самостоятельности. В ней, как и во всех вообще келлиях Св. Горы, есть церковь, очень древняя, но со многими позднейшими переделками и перекрасками, и при церкви – несколько комнат для совместного жительства двух-трех отшельников. Устав св. Саввы (τυπικὸν, откуда типикарница) хранится и показывается как святыня. Он написан по-славянски на малом свитке из кожи и подписан собственноручно св. Саввою157. Другая редкость келлии – огромное евангелие славянское, писанное на коже большими буквами, с преухищренными заглавиями, из коих многие вырезаны каким-то археологом, конечно, и до