Диего Марадона - Я - Эль Диего Страница 32

Ладно, многие также говорили, что я принимал участие в траффике наркотиков. Из Буэнос-Айреса мы сделали заявление, в котором рассказывали то, о чем никто не знал. И просили обеспечить нам охрану, потому что если бы нам не дали гарантий безопасности, мы бы туда ни за что не вернулись. Мы описывали попытки покушения, которые пережили, как, например, выстрел стальной пулей, которая разбила ветровое стекло одного из моих авто, или же ограбления, как в день вручения мне Золотого мяча в 1986 году. Ни одно не было расследовано, ни одно не было раскрыто. Мы заявляли, что против меня и моей семьи существовал заговор, который ставил под угрозу наши жизни. Это было очевидно…

Таким был предел, максимум, а ведь были еще и более мелкие детали: например, мне не разрешили поехать в Мерано, в клинику доктора Шено, чтобы привести себя в порядок перед стартом чемпионата. Но это была всего лишь деталь; война уже велась грязными методами, я жил словно под бомбежкой…

Говорили, что неаполитанцы меня больше не любили? Что мне было опасно возвращаться? Я решил вернуться и держать ответ; посмотрим, кто больше врет… Они говорили о каморре и о наркотиках? Конечно, было легко обвинить в этом игрока, который должен был проходить антидопинговый контроль. А начальники? Те, что спускались в раздевалку поприветствовать тебя, были настолько высокомерными, что даже не удосуживались открыть рот… И я вернулся. Вернулся очень быстро — еще раз спасибо Фернандо Синьорини, который все эти дни, что я был в отпуске, подготавливал впечатляющий план работы вплоть до чемпионата мира в Италии. Я вышел на поле в матче против «Фиорентины», 17 сентября 1989 года, и впервые я начал игру на скамейке запасных, под 16-м номером. Я вышел на замену во втором тайме, бородатый… и не забил пенальти! Никто меня не освистывал, никто из тех, про кого в газетах писали, что они меня ненавидят, не оскорблял, никто. Наоборот. Поэтому я прощал — и прощаю — только простых болельщиков; все остальные — те, кто распускал слухи, те, кто строчил статейки в газетах — они хотели все притянуть за уши. Если я пропустил 15 дней, то сразу же превращался в наркомана и мафиозо. А когда срывал аплодисменты, то тут же становился примерным мальчиком. И все это потому, что я просто делал свою работу, к тому моменту делал ее уже в течение 13 лет… Меня очень, очень беспокоило то, что Ферлаино и клуб меня не защищали. И я готовил реванш — реванш, который они и не могли себе представить. Он очень сильно отличался от того, что я обычно препринимал в свои мятежные годы.

Я словно подбирал себе противников для того, чтобы крикнуть им всем в лицо: «Вы видели, что сперва нужно думать, а потом уже говорить?». И «Милану» — «Милану! — которому мы якобы продались в предыдущем чемпионате, мы забили три гола, один из которых был мой… 3:0 1 октября на «Сан-Паоло», в одном из тех матчей, о которых мечтаешь как дебил, пуская слюни, у меня выходило все.

Начиная с того моего появления на поле в матче с «Фиорентиной», я провел 20 матчей подряд, один лучше другого… И когда казалось, что скудетто завоюет «Милан», который вернул нам должок, выиграв с тем же самым счетом 3:0 на «Джузеппе Меацца», Бородач (Бог) вновь протянул мне руку помощи. Или, точнее, бросил мне монетку.

Было 8 апреля 1990 года. В ту пору я словно летал на крыльях. Мы отправились в Бергамо на матч с «Аталантой», и отплатили ее болельщикам — самым большим расистам в Италии — той же самой монетой. Они бросили монету в голову Алемао, когда тот уходил в раздевалку, ранили его до крови, и матч был прекращен. И затем нам присудили техническую победу! И уже на финише, когда все просчитали, что «Милан» вновь завладеет чемпионским титулом, мы «пошли на обгон», как говорят итальянцы. 22 апреля мы обыграли «Болонью» — ту самую «Болонью», что спровоцировала мою стычку с Ферлаино из-за болей в спине. И когда все думали, что то первое наше скудетто было чудом, которое уже никогда не повторится, мы уже стояли на пороге второго.

Сезон, который начался наихудшим образом, с «наркомана» и «мафиозо», которым был я, стоявший на пороге бездны, заканчивался победой в чемпионате… Я никогда не чувствовал себя так хорошо, никогда. Я просто летал по полю.

Нам оставалось сыграть заключительный матч с «Лацио», но все уже было ясно. Я помню, как на меня налетели итальянские журналисты в Соккаво, на выходе с последней тренировки, и спросили, не легче было бы нам, если бы со мной не случилось всего этого дерьма в начале сезона. И я ответил им, что ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Я сказал им по-итальянски: «Мне нравится побеждать вот так». 29 апреля, когда мои товарищи по сборной Аргентины уже высадились в Италии для того чтобы начать заключительный этап подготовки к чемпионату мира, мы сыграли последний матч чемпионата Италии с «Лацио». Адский труд, старик, адский труд. Барони забил головой победный мяч, и мы вновь завоевали «скудетто».

Я просто убил их, они не могли вымолвить ни слова. Говорил только я: в том, что произошло, нет вины ни Марадоны, ни Ферлаино. Лучшее из всего, что с нами случилось, — это приход тренера Альбертино Бигона, который умел вести диалог с футболистами. И уже в раздевалке, после круга почета, я обратился ко всей Аргентине: «Этот титул, эта новая радость — для моего отца. Как только закончился матч, я поговорил с ним по телефону, и мы плакали вместе… Много плакали… Он сказал, что рад за меня, за тех, кто был рядом со мной. Но ни за кого больше. Не забывается то, что последний раз я уезжал в Аргентину, как если бы я был преступником… Мне сказали, что я ни при чем, когда все прекрасно знали, чего я добился, начав с самых низов, не имея денег даже на автобус… И он, умудренный годами старик, этого не простил; он не был таким мягким как я. Я хотел бы иметь пять процентов от его чувства собственного достоинства и принципиальности… Я плакал, мы плакали вместе… Я посвящаю этот титул ему, потому что он страдал за меня. И я благодарю Бога за родителей, которых он мне дал».

Мгновением раньше, на поле, как только прозвучал финальный свисток, я, выплеснув накопившиеся эмоции, прокричал: «Это — доказательство того, что себя я знаю лучше, чем кто-либо. И это — плата за то, чтобы меня оставили в покое! Я хочу жить своей жизнью, вы это понимаете?!».

Но от меня так и не отстали… Все прекрасно знают, что последовало потом — чемпионат мира в Италии, к которому я готовился как никогда в своей жизни. Вылет сборной Италии и… месть. Мне этого никогда не простили, никогда, и потому все закончилось так, как закончилось. Я помню, что пошел на какую-то программу итальянского телевидения только потому, что ее вел мой друг Джанни Мина, и помимо всего прочего я сказал ему следующее: