Иван Попов - Ложь. Записки кулака Страница 32

— Завтра и уеду. Директор мне сказал, что тут каждый день проходит пассажирский поезд Мариуполь — Миллерово, вот я с ними подамся. Переночую, и уеду, чего ждать? Да, вот еще, наш попутчик никакой не начальник, а вроде агента по снабжению. Начальников всего трое: директор, секретарь партячейки и счетовод. Думаю, что жить здесь можно. Поселок небольшой, жилых домов пятьдесят будет, завод и станция. Народу мало, а рабочие нужны. Поэтому надо устраиваться пока здесь, до лучших времен.

Дарья стала собирать на стол, если столом можно было назвать обычную доску, перекинутую с одного топчана на другой. В это время пошел мелкий теплый дождик, который в народе называют "слепым". Это когда во время дождя светит солнышко. Солнышко светило, а дождик шел и шел. За стеной послышались голоса, и во времянку ввалились несколько мужчин разного возраста. Рубашки на них были мокрые, ботинки грязные, в глине, но лица выглядели весёлыми. То ли дождик поднял им настроение, то ли забавная история, рассказанная по дороге. Увидев новых соседей, они поздоровались и прошли в другую половину. Света во времянке не было и с наступлением темноты все улеглись спать. Ванюшка улегся с Иваном Ивановичем, Анюта с матерью, а Татьяна с Марией пристроились вместе, обняв друг на друга.

Утром, когда ребятишки проснулись, Иван Иванович сидел на краю топчана и курил неизменную трубку, погрузившись в свои потаённые думы. Мать стояла у маленького оконца и что — то зашивала, тоже думая о своём. Покурив, он повернулся к Дарье и попросил ее присесть рядом с ним. Когда она подошла, он протянул ей немного денег и сказал, что остальные понадобятся ему в дороге. Дарья взяла деньги и ничего не ответила. В это время дверь во времянке внезапно открылась, и в проходе появился аккуратно одетый человек, при галстуке, с открытой головой и в начищенных ботинках. Был он высок, худощав, с размеренными движениями. Тёмные волосы тщательно причёсаны, лицо гладко выбрито, а серые глаза смотрели умно и оценивающе. Он поздоровался и, обратившись к Дарье, сказал:

— Я, собственно говоря, пришел за вами. Как вас величают?

Дарья от испуга опешила и потеряла дар речи. В голове у нее молнией мелькнула мысль, что этот незнакомый человек всё про нее знает, и пришел выгнать её из этого сарая, а еще хуже, отправить назад в ссылку или в тюрьму.

— Зовут ее Дарья, — пришел на выручку Иван Иванович.

— А по батюшке как?

— Сергеевна, Дарья Сергеевна, — опять за нее ответил Иван.

— А я директор завода, Лазарь Моисеевич! Будем знакомы! У меня к вам предложение. Завод только становится на ноги, рабочих мало, да и те, в основном, сезонники. Живут бобылями, без жен и семей. Столовой пока нет, а кормить мужиков необходимо. Тут недалеко от станции, километра три будет, находится шахта имени Лотикова. Мы договорились с начальством, что у них в столовой будут готовить пищу и для нас. Понятно, что в такую даль обедать не пойдешь, а поэтому мы возим еду оттуда на подводе. Но не к лицу здоровому мужику, извините за выражение, заниматься бабьим делом, когда у нас каждая пара рук на учёте. Вот я и попрошу вас, Дарья Сергеевна, заняться этим. Сейчас человек собирается за едой, и я хотел, чтобы вы тоже поехали с ним, познакомились со всеми деталями, а потом будете ездить одна. Вы умеете запрягать лошадь?

Только сейчас до Дарьи дошло, что директор пришел не забирать ее в тюрьму, а предлагает работу. Что она нужна этому вежливому человеку. Она моментально оживилась, бледность спала с ее лица и, дав согласие, тут же стала собираться, не спросив об условиях работы.

Директор, тем временем, продолжал:

— Получать, Дарья Сергеевна, будете тридцать пять рублей в месяц. Пока живите здесь, а осенью получите жилье, если будете хорошо работать.

Директор попрощался и направился к выходу. Дарья вышла следом, забыв, на радостях, попрощаться с Иваном, и не сказав ни слова детям. Иван Иванович дал ребятишкам по куску хлеба, приобнял каждого за плечи и собрался идти на вокзал к поезду. И тут заговорила Мария, молчавшая все долгое время после случая с охранниками. Она вдруг объявила, что поедет с ним. Но даже он, всегда выдержанный и спокойный, возмутился, сказав:

— Ты что? Сошла с ума? Разве можно без разрешения матери уезжать неизвестно куда, да и где ты собираешься жить, кто тебя будет кормить и одевать?

На что Мария ответила:

— Я сама хочу разыскать отца, а первое время поживу у тети Веры в Воронеже. Работы сейчас полно и я всегда устроюсь. Если же ты, дядя Ваня, не возьмешь меня с собой, то я сама уеду с этим же поездом. Я молодая, красивая и мне не откажет ни один проводник. Матери я не нужна и пусть она дальше трясется за свою драгоценную жизнь.

Очевидно, не одну бессонную ночь провела она в думах о своей судьбе, если решилась на такой отчаянный шаг. Иван Иванович, молча, слушал ее, молчали и другие дети, ошарашенные таким откровением своей старшей сестры. Она же, с горящими глазами, продолжала говорить твердым голосом:

— Я все равно бы ушла в город, даже из своего дома. С детства я в няньках у этих галчат, — показала Мария в сторону сестер и брата, — ни на улицу сходить, ни поиграть с подругами. Мать совсем превратила меня в батрачку. На мне были и дети, и варка, и стирка, и скотина, и огород, а в ответ одни упрёки и затрещины. Может быть я неправа, но сама жизнь заставляет меня думать именно так!

Иван Иванович встал с топчана и, не оглядываясь, пошел на вокзал. За ним потянулись и все остальные. На перроне, кроме них, никого из пассажиров и провожающих не было. Мария, со слезами на глазах, обняла сестер и расцеловала каждую. С Ванюшкой попрощалась в последнюю очередь, а тот расплакался так, что не видел, как Мария села в вагон и как ушел поезд.

Солнце стояло уже в зените, когда Дарья вернулась назад. Она принесла в алюминиевой кастрюле борщ и нарезанный прямоугольниками пирог с картошкой. Все было так вкусно и сытно, что немного еды оставили еще на ужин. Татьяна рассказала матери о Марии, умолчав про истинную причину неожиданного отъезда, но Дарья не расстроилась, а может быть, оказалась даже рада такому обороту событий. После обеда Анюта осталась помогать матери наводить порядок в вынужденном жилище, а Татьяна с братом отправились оглядывать окрестности нового места пребывания. От вчерашнего дождика не осталось и следа. Ласковое солнышко основательно подсушило землю. Дул теплый, тихий ветерок, принося запахи близлежащего леса и разнотравья. Вдалеке, справа и слева, белело несколько домиков, огороженных низкими заборчиками. Людей нигде не было видно, словно все вымерло. От порога времянки, как на ладони, был виден завод, который расположился на ровной площадке. Одной стороной площадка примыкала к железной дороге, а другой к пшеничному полю. Завод не имел ограды, не было проходных и охраны. Сразу за длинным добротным помещением, с отдушинами по бокам, возвышались три печи для обжига кирпича и черепицы. За ними стояли три каркаса вновь возводимых помещений, по размерам равнявшихся первому. Здесь работало несколько человек, которые крыли эти сооружения толью. Дальше находилась хорошо выровненная площадка, посыпанная песком, а за ней, на равном расстоянии друг от друга, в земле было вырыто несколько кругов, обшитых по бокам тесом. В двух из них по одному человеку перекапывали глину с песком, периодически поливая эту смесь водой из шланга. Вплотную к кругам были проложены рельсы узкоколейки, по которой лошадь тащила тяжелую железную вагонетку, груженную доверху сырой глиной. Возница шел сзади вагонетки, держа в руках конец короткой слеги, которая другим концом была просунута между рамой и колесом вагонетки. Это приспособление служило тормозом на случай остановки лошади. Рельсы тянулись от края глубокого котлована, на дне которого копошилось около десятка рабочих. Они обрушивали ломами довольно высокую стену глины и в несколько приемов, с помощью многоярусного помоста, выбрасывали ее наружу. Увиденное было настолько необычным и интересным, что Татьяна и Ваня договорились наутро обязательно захватить Анюту и рассмотреть все повнимательнее.