А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова Страница 32

Но решающее впечатление на тех чехов, служивших в австрийской армии, которых мне пришлось знать, произвело неизвестно откуда и каким путем распространившееся известие, что французское правительство сообщило русскому Министерству иностранных дел о возможности немедленного заключения сепаратного мира с Австрией с большими территориальными уступками (всей Галицией и Карпатской Русью) в пользу России в случае отказа России от мысли воссоздания Чехословацкого государства. Французское правительство со своей стороны настаивало на таком отказе на том основании, что военные затруднения Франции не позволяют ей отвлекаться чуждыми чешскими интересами, и Франция в праве ожидать от России внимания преимущественно к ее положению и интересам. Упорно говорили, что русское Министерство иностранных дел заявило, что оно отказывается даже довести до сведения своего императора эти предположения, так как предуведомлено, что русский император считает непременным условием заключения мира полную независимость Чехословакии во всем объеме этнографических границ чехословацкого народа, могущем обеспечить его государственное бытие.

Слух этот производил впечатление, которое трудно даже охарактеризовать, и значительно содействовал развитию русофильских настроений в народных низах; после этого мне особенно часто приходилось слышать утверждение, что единственный настоящий друг Чехии и чехословацкого народа – это Россия.

В то время мне лично казались маловероятными такие переговоры, какие по слухам имели место между французским и русским правительством главным образом потому, что представлялось совершенно необъяснимым распространение сведений о них по преимуществу среди простонародья, хотя я и вспоминал, как часто у нас на фронте так называемая солдатская почта оказывалась лучше осведомленной о каком-либо событии, чем образованная часть русского общества. Но относясь с полудоверием к правильности слухов о переговорах, я, понятно, всегда подтверждал их, если ко мне обращались с расспросами.

Только по возвращении в Россию я убедился, что народная молва была справедливой, и эти переговоры и ответ русского министерства о намерениях своего монарха относительно Чехословакии действительно имели место, как это подтверждается, впрочем, и бывшим французским посланником в России Морисом Палеологом[64].

Я упоминаю об этом потому, что именно этими обстоятельствами было создано то положение, при котором чешский националист Францишек Мрняк считал своим патриотическим долгом помочь русскому генералу (Корнилову), хотя за последнее ему угрожала смертная казнь, о чем он был осведомлен.

Но имея о генерале Корнилове сведения только из австрийских источников, Францишек Мрняк хотел найти им подтверждение от людей, которые ближе должны были знать Корнилова.

Доктор Гутковский часто заходил в аптеку и, встречаясь в ней с Кютлем и Мрняком, беседовал с ними о политическом положении и событиях дня. И вот, пользуясь почти постоянным отсутствием Кютля, Мрняк начинал расспрашивать доктора Гутковского о Корнилове, его боевой деятельности, взглядах и отношении к вопросу чехословацкой независимости. Отвечая на расспросы, Гутковский рассказывал о воинских заслугах и подвигах Корнилова и подтвердил Мрняку, что республиканец Корнилов является не меньшими славянофилом, чем монархист граф Бобринский, что у представителей самых разнообразных течений русской политической мысли нет разногласий в одинаково благожелательном отношении к славянскому вопросу и что лично сам Корнилов является большим другом чешского народа и сторонником его независимости.

Мрняк интересовался вопросом о том, действительно ли Корнилов замышляет побег и возможностью своей встречи с Корниловым, но оба собеседника слишком мало знали друг друга, и доктор Гутковский старался избежать прямых ответов и свою очередь хотел выспросить Мрняка. Благодаря этому первый разговор их о Корнилове не привел ни к каким результатам.

Тогда Мрняк навестил доктора Гутковского в его комнате, стараясь окольными путями навести разговор на возможность побега генерала Корнилова из плена, но Гутковский снова уклонялся от прямых ответов и сказал Мрняку, что он не может ничем ему содействовать, так как опасается недоверия Корнилова лично к себе, как к поляку по происхождению, вследствие предубеждения, с каким Корнилов относится к полякам. Этот ответ был отчасти справедлив, так как такое предубеждение не всегда, может быть, обоснованное, действительно существовало у Корнилова, а отчасти он был вызван опасениями Гутковского довериться малознакомому ему человеку, как он сам объяснял это после. Чтобы прекратить разговор Гутковский сказал, что единственное, что он может сделать – это дать возможность Мрняку увидеться с Корниловым, если он по каким-нибудь причинам этого желает. Но тогда уже сам Мрняк из чувства осторожности ответил, что каких-нибудь причин искать встречи с генералом Корниловым у него нет, и что он расспрашивал о Корнилове лишь из любопытства.

В действительности же, еще слушая чтение приказа прешпурского командования, Мрняк мысленно сказал себе, что если кто-нибудь поможет Корнилову бежать из плена, то это будет он – Францишек Мрняк. Но ему было необходимо узнать, насколько серьезно Корнилов решил бежать из плена, и вступить с Корниловым в личное общение – и Мрняк стал искать других способов встретиться и переговорить лично с Корниловым.

Присмотревшись ближе к Цесарскому и Мартьянову, он решился довериться им. 3 или 4 июля 1916 года, пригласив их в свою комнату рядом с аптекой и угостив ромом, он открыл им свое желание помочь Корнилову в побеге из плена, если тот задумал его.

Через два дня Цесарский зашел к Мрняку и вызвал его к Корнилову.

– Вы чех? – спросил Корнилов Мрняка, когда тот поднялся в его комнату, и Мрняк заметил, что на его утвердительный ответ, лицо Корнилова будто просветлело и морщины сгладились, но сейчас же снова стало мрачным. Пригласив Мрняка сесть ближе к своей постели, Корнилов сказал, что знает уже от своего денщика (Цесарского), что Мрняк высказывает много беспокойства о его судьбе, но ничего не может ему сказать, кроме совета быть осторожным.

– Я хорошо знаю австрийские военные законы, а еще лучше ваши обычаи, – сказал Корнилов. – Поэтому Вы хорошо бы сделали, если бы перестали интересоваться моею судьбою. Вы этим избежите многих неприятностей.

И с этими словами отпустил Мрняка.

Эти немногие слова дали Мрняку понять характер Корнилова и его нежелание рисковать чужою жизнью для своего спасения и, вместо того чтобы заставить его отказаться от своих преднамерений, еще более укрепили его в них.