Фрэнсис Берти - За кулисами Антанты (Дневник британского посла в Париже) Страница 32

Лондон, 10 августа. Я прибыл в Лондон вчера вечером и, по приглашению Мёррей-оф-Элибанка, завтракал с ним в клубе холостяков, чтобы встретиться там с Ллойд-Джорджем.

Обсуждалось положение Германии, ее стремление к миру и условия, которые она предложила и на которые она пошла бы. Ллойд-Джордж заявил себя решительным сторонником того, чтобы поставить немцев на колени, но тяжелые времена настанут для них только тогда, когда венгры, хорваты и прочие славяне покинут ее и оставят ей одних австрийцев. Возможно, что Германия предложит при посредничестве Америки вывод войск из Бельгии и возвращение Эльзаса и Лотарингии Франции, при условии возврата германских колоний… Согласится ли Франция на это, и сможем ли мы продолжать отказываться? Я заметил, что, поскольку Россия, Франция, Англия и Италия должны быть удовлетворены, разрушение Германии, как мировой державы, необходимо, так как иначе возникнет новая война через короткое время. Ллойд-Джордж, по-видимому, считает, что Германия может быть взорвана изнутри.

15 августа. Во время завтрака Бальоур спросил меня, какова была бы позиция Франции, если предположить, что Германия предложила бы сейчас эвакуацию Бельгии и возврат Эльзас-Лотарингии. Возникла бы склонность принять эти условия? Я ответил отрицательно, так как Франция потребовала бы больше, чем содержится в таком предложении. Она не согласилась бы отдать ничего из того, что она захватила у Германии, и, кроме того, она связана со своими союзниками обещанием не заключать мира отдельно от них. Более того: французский народ в целом решительно хочет разгромить Германию, чтобы иметь длительный, не гнилой мир. Бальфур спросил, смогут ли французы выдержать еще одну зимнюю кампанию. Я ответил утвердительно, так как последние успехи значительно ободрили их, и они уверены, что при помощи союзников им удастся поставить Германию на колени.

Ханки, указывая на возможность американского посредничества с целью перемирия, сказал, что перемирие, которое продолжалось бы месяц, оказало бы большую услугу в смысле увеличения наших запасов военного снаряжения. Бальфур и я доказывали остальным присутствовавшим, что немцы потребуют снятия блокады на этот месяц, на что, по мнению Бальфура, мы не сможем согласиться.

Разговор коснулся также германского влияния при русском дворе и успешного вмешательства императрицы и Распутина с целью добиться отставки Сазонова по вопросу о Польше. На заданные мне вопросы я ответил, что сведения, полученные во Франции из неофициальных русских кругов и от французских должностных лиц в России, предсказывают революцию в России непосредственно после войны. Обсуждалось также неразумное поведение императора и его министров по отношению к Распутину. Впрочем, мне сказали сегодня утром в министерстве иностранных дел, что русское правительство уступило представителям британского и французского правительств и согласилось на требования румынского правительства. Ожидается, что соглашение о военном сотрудничестве Румынии с Антантой будет подписано не сегодня-завтра.

24 августа. Сегодня вечером я видел Жюля Камбона и Бриана. Французская публика вполне понимает необходимость еще одной зимней кампании. Бриан согласен со мной в оценке господствующего настроения. Не нужно «мира во что бы то ни стало». Война до конца, до полного разгрома германского милитаризма, сепаратные заключения мира невозможны!

Бриан взволнован из-за России, и не удивительно! Извольский чувствует, что его положению грозит опасность; Бриан предпочел бы сохранить его, чем получить другого, который может оказаться еще хуже. Революция в России после войны рассматривается здесь как нечто неизбежное. Она может произойти еще раньше. Бриан также думает, что если обнаружится соглашение реакционеров с немцами, то армия воспрепятствует Этому.

22 августа. Положение дел в России и победы реакционеров вызывают здесь большое беспокойство. Я не допускаю, чтобы народ и армия позволили императору броситься в объятия Германии.

24 августа. Здесь сильно нервничают по поводу так называемой германской партии в Петербурге, стоящей у власти, и из-за возможной склонности России к миру на умеренных условиях. Русская цензура разрешает опубликование германофильских и антибританских мыслей. X. подтверждает мою уверенность в том, что, если стоящие сейчас у власти в Петербурге круги обнаружат склонность пойти на соглашение с Германией, вместо того чтобы разгромить ее, русский народ и русская армия воспрепятствуют этому, даже если бы для этого потребовалось удалить императора и поставить на его место другого.

Извольский боится и трепещет в ожидании нового отличия в виде («ордена сапога». Его уход в настоящих условиях вызвал бы сожаление, так как, несмотря на многие свои ошибки, он имеет некоторые заслуги. Он сторонник доведения войны до конца.

25 августа. Мне передана копия письма, полученного недавно из Петербурга. В письме говорится, что положение на австрийском фронте превосходно, на германском же неопределенно. Армии Брусилова, несмотря на свои крупные потери, полны бодрости и продвигаются. Армии Куропаткина не продвигаются и не могут прорвать германское расположение. Высшее командование медлит и колеблется, а это обескураживает подчиненных генералов, которым не предоставлено никакой свободы действия. Куропаткин не пригоден для полевого командования. Он мог бы быть лучшим военным министром, чем генерал Шуваев, на неспособность которого горько жаловался верховный главнокомандующий Алексеев. Отставка бывшего военного министра Поливанова вызывает большое сожаление, она вызвана была теми же влияниями, что и отставка Сазонова. Либерально настроенные министры были смещены один за другим из-за антипатии реакционной партии, пропитанной германофильством, к либерализму. Сазонов был за то, чтобы обещания великого князя Николая Польше были подкреплены царским манифестом. Г. Штюрмер желал ограничить уступки Польше известными муниципальными и областными привилегиями и децентрализацией в административном отношении, без какой бы то ни было политической автономии. Император принял решение в духе Сазонова и поручил ему составить манифест. Сазонов попросил у императора разрешения прикомандировать барона Шиллинга к министерству иностранных дел, а сам уехал в отпуск в Финляндию. Во время его отсутствия Штюрмер и его друзья обработали императора при помощи императрицы, и Сазонов пал. Штюрмер, без сомнения, очень громко провозглашает о своем намерении продолжать политику своего предшественника, но, поскольку своим приходом к власти он обязан определенной партии, поддержка которой необходима ему для сохранения поста, приходится опасаться, что мало-помалу иностранная политика России, если и не изменится практически, то подвергнется иным влияниям.