Дмитрий Оськин - Записки прапорщика Страница 32

Вошла девушка, лет двадцати - двадцати двух, в изящном лиловом платье, тоненькая, с карими глазами, немного вздернутым носиком. Осмотрелась. Нервно повела плечиками, остановив свой взор на мне. Громко позвала проводника. Я заметил маленькую ножку, одетую в лаковую туфельку и тонкий шелковый чулок. Внимательно осмотрел ее стройную фигурку - девушка хороша.

Она несколько раз прошла по коридору, причем при приближении осматривала меня с ног до головы.

Я делал вид, что не замечаю этого, задумчиво курил папиросу.

- Вы не знаете, - обратилась она ко мне наконец, - скоро Тула будет?

- От Курска до Тулы около трехсот километров, - ответил я. - Этот поезд скорый. Делает в час в среднем километров сорок. Следовательно, часов через семь-восемь будем в Туле. А вы в Тулу?

- Нет, я еду из Симферополя. Имела глупость еще на Пасху поехать в гости к тетке. Туда ехала мучилась, сейчас - еще больше. - Какое же мученье? - удивился я. - Вы едете во втором классе, в купе...

- В купе, - передразнила она меня. - Если в этом купе одни только лоботрясы, какое удовольствие с ними ехать?

- Не нравятся спутники? Здесь, в коридоре, лоботрясов меньше.

- Вы правы. Здесь только один!

И она расхохоталась. Я укоризненно смотрел на нее, не зная, обидеться мне или не стоит.

- Я на фронте почти три года. Для меня это событие - выбраться в тыл.

- Вы с фронта? Правда?

- С фронта. Не верите, могу вам Георгиевский крест показать.

Из бокового кармана я достал свой солдатский Георгиевский крест и приколол булавкой к груди.

- Ах, какой вы интересный! Ну наконец-то я встретила настоящего офицера, боевого, прямо с фронта! А почему у вас такой крест странный? Я таких не видала.

- Это солдатский Георгий.

- Странно... У офицера - солдатский крест?

- Что странного? Я был солдатом, получил крест, потом, за отсутствием других орденов, которыми можно было бы награждать солдат, меня произвели в офицеры.

- А вы совсем не похожи на солдата.

- Ну, еще бы, два года в офицерских чинах пребываю.

- В отпуск едете? К жене?

- Не в отпуск и не к жене. Еду в Питер.

- В Петроград, - капризно протянула девушка. - Говорят, чудесный город. Как бы мне хотелось там побывать, а тут изволь ехать в эту противную Самару. Вы себе представить не можете, что за гнусный город Самара!

- А вы что там делаете?

- Баклуши бью. Маменька мне женихов ищет, а я замуж не хочу. Сама себе жениха найду.

- Теперь время революционное, - пошутил я. - И маменькам пора жениховье дело бросить.

- А какая у меня маменька! От такой тещи не поздоровится будущему муженьку!

- Почему вы своих спутников в купе лоботрясами назвали?

- Ну как же? Молодые, здоровые - а все в тылу околачиваются, даже не офицеры, а, как их называют... в Союзе работают...

- Земгусары.

- Вот-вот, земгусары, со шпорами. Героями себя воображают. Жуть! И я от Симферополя эту муку терплю! - и девушка нахмурила тоненькие бровки. Вы, может, вперед в Самару заедете, а уж потом в Питер?

- К сожалению, не могу. Я в Туле выхожу.

- Зачем же вам в Туле выходить, раз поезд до самого Питера?

- Родных хочу повидать.

- Родных?.. Знаю я этих родных! - погрозила она мне.

В этой болтовне доехали мы до Тулы.

* * *

В Питере решил остановиться у брата своего, Василия Никанорыча, слесаря в трамвайном парке.

Дом, в котором жил брат, - общежитие для рабочих. Большой, шестиэтажный, с квартирами в одну, максимум две комнаты. Поднялся на пятый этаж по узкой крутой лестнице. Брата дома не оказалось, встретила его жена, Елена. Она обрадовалась моему приезду. Немедленно стала собирать чай, закуску. Предложила мне помыться с дороги. Я сказал, что собираюсь пробыть в Питере не меньше месяца и хотел бы найти себе комнату.

- А зачем тебе комната, живи у нас, - сказала Елена.

- Нельзя, голубушка, жена, вероятно, приедет.

- А ты уж и жениться успел?

- Женился.

- Ну, тогда вот Вася придет, он скажет, где тут поблизости можно найти. А обедать, милости прошу, у нас.

- Если не будут кормить на съезде, попрошу вас взять меня в нахлебники.

Пришел Василий. Разговор пошел о Петрограде.

- Сейчас хорошо, рабочим - лафа. Не то что раньше было. Одно плохо: хлеба нигде без карточек не достанешь, да и по карточкам не всегда дают.

- Странно, я видел в магазинах не только хлеб, но и пирожные.

- Пирожное со щами есть не будешь. Его покупает буржуазная публика. А вот черного хлеба мало. Тебе придется прописаться и взять на себя карточку, иначе намучаешься.

- Зачем мне карточка? Я, вероятно, в столовой буду обедать. А настроение в городе как?

- Да что ж... Как революция произошла, сначала все хорошо было. Потом финтить начали в правительстве. Ты, верно, читал, знаешь, что Милюков послал союзникам, что, мол, война до победного конца. Я так понимаю: нам надо правительство свое, социалистическое, ставить, а министров-капиталистов - долой!

Я постарался перевести разговор на другую тему, так как чувствовал, что спорить с Василием не могу.

После обеда пошли искать квартиру. Во всем районе Васильевского острова, начиная с 20-й линии и кончая 1-й, свободной комнаты не нашлось. Василий предложил пройти к взморью. На 22-й линии на двери одного из больших домов было наклеено объявление о сдаче комнаты. Зашли.

Владелица квартиры, пожилая женщина, сказала: сдается комната с мебелью, плата - пятьдесят рублей. Называя цифру, она со страхом смотрела на Василия Никанорыча.

- Я согласен, - заявил я. - Сколько вам задатку?

- За полмесяца.

- Получите! - И я вручил ей двадцатипятирублевую кредитку.

* * *

На другой день я пошел на Всероссийский крестьянский съезд. Съезд проходил в Народном доме на Кронверкском проспекте.

Зал оперного театра вмещал до пяти тысяч человек. Фойе театра заняли киоски, в которых продавались революционные книги и брошюры. Почти над каждым киоском надпись, какой партии он принадлежит: "Партия народной свободы" без лозунга, партия народных социалистов с лозунгом: "Все для народа и все через народ", партия социал-революционеров с лозунгом: "В борьбе обретешь ты право свое", партия социал-демократов с лозунгом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь". Тут же объявление о приеме в партию.

Я подходил к киоску, и меня тут же спрашивали:

- Какой партии?

Услышав, что беспартийный, предлагали немедленно записаться.

- Подожду, - смеялся я. - Дайте осмотреться.

- Лучшее нашей партии нет! - говорил каждый.

В конце концов приглашения стали надоедать, точно находишься на каком-то базаре, где стараются всучить ненужные тебе вещи.

Разыскал регистрационное бюро. Там сидела белобрысая девица лет тридцати пяти, с длинным носом, вспухшими веками и изумительно тощей фигурой.