Борис Евгеньев - Радищев Страница 32

Стоит только проследить шаг за шагом весь его литературный путь до написания знаменитого «Путешествия», чтобы увидеть, как растет и крепнет его революционное самосознание, расширяется круг его революционных идей, с какой удивительной последовательностью и целеустремленностью идет он по трудному и опасному пути революционера-пропагандиста. Долгое время он держит написанное под спудом, с тем чтобы впоследствии сразу, в течение двух лет, выступить ярко и смело, произведя великое смятение и даже страх в помещичье-дворянском обществе.

Примерно в 1781 году Радищев начинает писать оду «Вольность».

В этой оде его революционные идеи получают сильное и яркое звучание. Пожалуй, во всей русской литературе не много есть других поэтических произведений, в которых с такой силой и смелостью прославлялась бы свобода — «Вольность, дар бесценный».

Исполненная яростной ненавистью к угнетению, открыто призывая к восстанию и борьбе, ода «Вольность» является самым ранним произведением революционной поэзии в России.

Изображая гнет царской власти, Радищев прославляет в оде Кромвеля — одного из крупнейших вождей английской революции XVII столетия, казнившего английского короля Карла I и научившего тем самым «народы мстить за себя».

Неудивительно, что Екатерина называла эти строки оды, включенные Радищевым в «Путешествие из Петербурга в Москву», «криминального намерения, совершенно бунтовскими…»

В оде «Вольность» есть поистине замечательное пророчество о грядущей русской революции, в приход которой Радищев свято верил и которую он подготавливал всей своей жизнью и деятельностью.

…Возникнет рать повсюду бранна,Надежда всех вооружит;В крови мучителя венчаннаОмыть свой стыд уж всяк спешит.Меч остр, я зрю, везде сверкает;В различных видах смерть летает,Над гордою главой паря.Ликуйте, склепанны народы:Се право мщенное природыНа плаху возвело царя…

Не менее замечательно в оде предвидение разрушения монархической России и возникновения новой России, как содружества и братства населяющих ее народов — «малых светил».

Из недр развалины огромной,Среди огней, кровавых рек,Средь глада, зверства, язвы темной.Что лютый дух властей возжег, —Возникнут малые светила;Незыблемы свои кормилаУкрасят дружества венцом…

Так под пером Радищева классическая ода становится произведением «совершенно бунтовским»— настоящей революционной прокламацией, бичующей царское самодержавие, призывающей народ к вооруженному восстанию.

Ода «Вольность» не была напечатана полностью при жизни Радищева. Отрывки из нее он включил в главу «Тверь» своего «Путешествия из Петербурга в Москву».

Только в 1906 году, после буржуазно-демократической революции 1905 года, ода увидела свет, да и то не без некоторых искажений. Но ее читали в рукописных списках, они передавались из рук в руки, как революционная прокламация.

На открытие в августе 1782 года памятника Петру I Радищев откликнулся «Письмом к другу, жительствующему в Тобольске».

В этой маленькой книжке, вышедшей в свет в 1789 году и отпечатанной им в собственной типографии, тоже ясно слышен голос писателя-борца с самодержавием. Признавая за Петром право называться великим за то, что он «дал первый стремление столь обширной громаде», то-есть России, Радищев замечает, что Петр мог быть еще более славен, «вознося отечество свое, утверждая вольность…» «Но, — пишет Радищев, — нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтоб царь уступил добровольно что-либо из своей власти».

Только в наши дни раскрыт адресат радищевского «Письма», до сего времени остававшийся неизвестным. Это один из друзей Радищева по лейпцигскому университету, Сергей Янов.

После возвращения из Лейпцига Янов в течение десяти лет был на дипломатической службе и в 1782 году неожиданно был отправлен в Тобольское наместничество директором экономии в Казенную палату. Как раз в этом году Радищевым и написано «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске». Раскрытие адресата письма имеет несомненный интерес в том смысле, что доказывает близость Янова к Радищеву и к идеям последнего.

Екатерина, прочитав после «Путешествия из Петербурга в Москву» и «Письмо», заметила, что, как видно из «Письма», мысль Радищева давно «готовилась ко взятому пути…»

Петербург XVIII века. Памятник Петру I.

1789–1790 годы — годы наивысшей писательской активности Радищева.

В 1789 году выходит в свет, без указания автора, как, впрочем, и все остальное, опубликованное Радищевым, автобиографическая повесть «Житие Федора Васильевича Ушакова», с приложением политических и философских «размышлений» героя повести.

«Житие», как уже говорилось выше, рассказывает о жизни русских студентов в Лейпциге и в частности о борьбе Радищева и его товарищей с гофмейстером Бокумом, — борьбе, которую Радищев отождествлял с борьбой с тиранством.

Побеждает не грубая сила, не тиранство, — побеждает молодежь, освободившись от повседневного надзора ненавистного гофмейстера. В центре этой борьбы стоит пылкий и смелый юноша Федор Ушаков — прекрасный образ молодого правдолюбца.

В литературе о Радищеве высказывались предположения, что, вспоминая о борьбе с Бокумом, Радищев как бы хочет подбодрить себя на новую борьбу, более опасную и тяжелую, связанную с выходом в свет «Путешествия из Петербурга в Москву», которое к этому времени было почти закончено. Готовясь к решительному и смелому шагу в своей жизни — к изданию «Путешествия», Радищев, конечно, не случайно вспоминал в «Житии» об Ушакове, о вожде своей юности, «учителе в твердости», «подавшем некогда пример мужества».

В «Житии» мы находим и ряд политических идей, получивших свое развитие и завершение в «Путешествии». Именно в «Житии» впервые прозвучала революционная мысль Радищева о том, что в самом притеснении — залог освобождения, что тяжесть гнета должна породить восстание угнетенных.

Многие читатели «Жития» поняли «крамольный» дух книги. Княгиня Дашкова, прочитав «Житие», сказала своему брату, А. Р. Воронцову, что в книге Радищева «встречаются выражения и мысли, опасные по тому времени…»

Друг Радищева, Алексей Кутузов, впоследствии так откликнулся в одном из писем на выход «Жития»: по его словам, Радищев «по несчастью был человек необыкновенных свойств — не мог писать, не поместив множество политических и сему подобных примечаний, которые, известно вам, не многим нравятся. Он изъяснялся живо и свободно, со смелостью… Книга наделала много шуму. Начали кричать: «Какая дерзость, позволительно ли говорить так!» и проч. и проч…» [87]