Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь Страница 33

«Рождество 1944: „Странно, но это, должно быть, самые счастливые годы в моей жизни; никому, наверное, не позволено быть счастливым так долго. Полагаю, что грядут испытания“. Вот что я написала на прошлое Рождество. Не подозревая, насколько права. Испытания пришли, но не скажу, что я несчастна. Полгода ужасных мучений выпали на мою долю во второй половине 1944 года, потрясены самые основы моего существования. Я в отчаянии, подавлена, разочарована, часто грущу – но не скажу, что несчастна. Моя жизнь наполнена, несмотря ни на что. А ведь это Рождество должно было стать кошмаром – 23 декабря я и правда, пока резала, роняла соленые слезы в салат с сельдью, но тогда я ужасно устала, так что это не считается. Кстати, если „счастлива“ означает „у меня все нормально“, то, наверное, я по-прежнему „счастлива“. Но счастье к этому не сводится. Одно я, во всяком случае, усвоила: счастье приходит изнутри, а не от других».

Стуре опомнился в начале нового года, пока Астрид три недели сидела на больничном из-за «невроза и бессонницы», как это называли врачи. Предположительно тогда же она начала писать книгу о девочках-близнецах Барбру и Черстин и продолжала работу над ней в феврале и марте. 23 марта 1945 года, после генеральной весенней уборки, когда в доме в лучших смоландских традициях мыли полы и окна, натирали паркет, сметали пыль с книжных полок и выбивали ковры, Астрид снова взялась за дневник. Требовалось вклеить накопившиеся вырезки о падении Германии – в том числе несколько статей о Гитлере, который по неведомым причинам не пожелал сдаться, хотя его поражение, как и поражение Германии, было полным. Возможно, он стыдился приговора истории, писала Астрид – и внезапно перескакивала с военной истории на личные дела:

«Что касается семьи Линдгрен, можно сказать следующее: „Home is the sailor, home from the sea, / and the hunter home from the hill“[23]. Дома все чисто и красиво, иногда я радуюсь, иногда грущу. Радуюсь, в основном когда пишу. Второго дня получила предложение от издательства „Гебер“».

Стуре попросил прощения, и Астрид выставила ему ультиматум, который он принял: «Here he lies where he longed to be»[24] – так ведь звучит вторая строчка четверостишия из стихотворения Роберта Льюиса Стивенсона «Завещание», которое Астрид процитировала в дневнике. Многое встало на свои места, но не все. В длинном пасхальном письме от 28 марта Ханне и Самуэлю Августу, ничего не знавшим о кризисе в отношениях дочери с мужем, Астрид словно просит родителей отнестись с пониманием к тому, что теперь будет тратить больше времени на писательскую работу. Она упоминает о рецензии на «Бритт-Мари изливает душу» и сообщает об их со Стуре планах на пасхальные каникулы, которые Лассе и Карин проведут в Виммербю.

Астрид стремилась разобраться в потоках слухов в прессе весной 1945 г. «Ложь или правда?» – спрашивает она, читая развороты с красочными историями о смерти Муссолини и Гитлера. (Фото: Андреа Дэвис Кронлунд, КБ)

Гуллан и Гуннар, которые были в курсе семейных проблем Астрид, пригласили детей в Нэс, чтобы супруги побыли в Стокгольме вдвоем. В письме родителям Астрид упоминала, что Стуре хочет на Пасху «повеселиться». Это означало развлечения и ночную жизнь, которые так любил Стуре, в том числе в связи с работой. Астрид предпочитала сидеть дома, отдыхать, читать, работать над книгой о близнецах, которой интересовались несколько издательств. Еще она писала о последней хвалебной рецензии на ее дебютную книгу – рецензент замечал, что, если бы у талантливой писательницы и обремененной заботами матери семейства появилось больше времени, она многого смогла бы достичь. То, что в письме родителям Линдгрен называет этот в высшей степени поощрительный отзыв «довольно странным», объясняется, возможно, желанием сделать то, к чему эта рецензия подталкивала и о чем Астрид, скорее всего, мечтала, но на что всерьез никогда не решалась: выйти из роли жены и матери и попробовать себя в другом качестве, чтобы в центре были не Стуре, Лассе и Карин, а она сама:

«Второго дня мне прислали экземпляр одной шведской школьной газеты с рецензией на „Бритт-Мари“. Довольно странная рецензия, начинается со слов: „То, что замужняя женщина, мать подросших детей, служащая, написала книгу, – это большая смелость. А если она еще и получила вторую премию на конкурсе книг для девочек, это вызывает большое восхищение. Астрид Линдгрен – именно такая женщина“. И заканчивается так: „Можно только искренне надеяться, что эта хорошая веселая книга получит продолжение и что писательница в следующем томе подарит нам много радостных моментов“. (Так что я благодарна, что Гуллан заберет детей на Пасху, – значит, будет больше „радостных моментов“)».

Нельзя отрицать, что Астрид иногда тяготила роль матери и воспитательницы. В письме Стине в феврале 1944 года, за пару месяцев до того, как Стуре заявил, что хочет развестись, Астрид назвала себя «добродетельной матерью, которая сидит дома и общается только со своими детьми». Неверность Стуре, желание развода и последующая полугодовая борьба за брак и за то, чтобы мир десятилетней Карин не был разрушен, заставили Астрид иначе взглянуть на свою жизнь. Как бы ни развивались их со Стуре отношения, ей во что бы то ни стало надо оставаться собой и помнить то, что она записала в дневнике на Рождество:

«Счастье приходит изнутри, а не от других».

Революция в детской

5 мая 1945 года тридцатисемилетняя Астрид Линдгрен, как всегда, отправила свое ежемесячное письмо в Нэс. Обычно она писала Ханне и Самуэлю Августу или Гуннару и Гуллан, хотя зачастую письма читались всеми домашними. На сей раз Астрид рассуждала о писательстве. Внезапно она стала нарасхват. Издательство «Рабен и Шёгрен», в 1944 году напечатавшее «Бритт-Мари изливает душу», переживало не лучшие времена, однако недавно подверглось реорганизации и консолидации. Так, по крайней мере, Астрид сообщил по телефону директор Ханс Рабен, упомянув, что они ждут от нее новой детской книги. Но Астрид сомневалась. Небольшое издательство печатало все подряд, от букваря до диссертации о мигренях, среди изданий были биография датского священника и писателя Кая Мунка и книга «Я был узником Квислинга», «Словарь шведских писателей» и пара детских книг. Подходит ли такое место Астрид? Она подумывала перейти в более солидное издательство «Гебер» – они тоже закидывали удочки – и делилась своими сомнениями:

«Посмотрю, как пойдет. Может, лучше держаться более стабильного издательства, если мне, конечно, удастся состряпать еще один шедевр».

Астрид в итоге отдала предпочтение издательству «Рабен и Шёгрен», потому что умница Ханс Рабен предложил ей нечто экстраординарное: сотрудничество с дальновидным и широко мыслящим редактором, таким же увлеченным и энергичным, как и сама Линдгрен. С Эльсой Олениус, детским библиотекарем, членом жюри, присудившего вторую премию «Бритт-Мари». Фру Олениус сотрудничала с издательством на Оксторгсгатан – была генератором идей и выполняла различные редакционные задания по совместительству с основной работой в библиотеке на Хорнсгатан. О том, как в 1944 году она помогла дебютантке с первой в ее жизни настоящей рукописью, Астрид Линдгрен через много лет написала в юбилейном издании «Рабен и Шёгрен»:

«Она щедро уделила нам с рукописью два часа своего времени. <…> Эльса считала, что Бритт-Мари не может вот так, с бухты-барахты, излить душу неизвестной подруге по переписке. Необходима была вводная глава. Таким образом можно привлечь многих юных читателей, которые не слишком любят эпистолярный жанр. Не хочу ли я, спросила Эльса, пойти домой и написать эту главу? Я так и сделала. И поторопилась вернуться уже на следующий день – слишком быстро, как показалось Эльсе. Но главу-завлекалочку она одобрила. А затем, на прощание, мы прошлись в мазурке по передней – уже закадычные друзья».

(Фотография: Андреа Дэвис Кронлунд, КБ)

Астрид так доверяла Олениус, что, отказав «Геберу» ради «Рабен и Шёгрен», показала ей рукопись, которую годом раньше отвергло издательство «Бонниер». Не прочитает ли фру Олениус истории о самой сильной девочке на свете?

Конечно да. Олениус, как уже говорилось, преподавала драму и руководила маленьким детским театром в филиале библиотеки на Медборгарплатсен – и она первой увидела потенциал рукописи и литературную силу фигуры Пеппи. В эйфории майских дней 1945 года, пока Европа ликовала после шести лет войны, а Астрид, Стуре, Лассе и Карин присоединились к сине-желтой[25] толпе в центре Стокгольма, Эльса Олениус работала над рукописью «Первой редакции „Пеппи“». Она сочла книгу потрясающей, но настаивала на некоторых изменениях. Лошадиные какашки на манеже и горшок с мочой, который швыряли в зевак на пожаре, казались ей слишком сильными средствами воздействия.