Джон Рокфеллер - Банкир в XX веке. Мемуары Страница 33

Ласки был доминирующей фигурой в преподавании государственного управления и социологии в ЛШЭ на протяжении трех десятилетий и наиболее яркой и неоднозначной фигурой в ней. Это был невысокий человек с острым лицом, обладавший мощным и агрессивным интеллектом; читая свои лекции, он говорил полными абзацами, завершающее слово или фраза такого абзаца сводила его мысли воедино с внезапной и поражающей ясностью. Хотя Ласки пользовался необыкновенной популярностью среди студенчества, я нашел, что интеллектуальное содержание его лекций было поверхностным, часто обходящим предмет стороной и вводящим в заблуждение. Они казались в большей степени пропагандой, чем педагогикой; он действительно был дудочником-обольстителем.

Я вспоминаю об одном личном контакте с Ласки, который продемонстрировал некоторые черты его истинного характера. Перед моим отъездом в Лондон Уильям Е. Хокинг, профессор религии в Гарварде, дал мне рекомендательное письмо к Ласки. Они были знакомы, когда Ласки преподавал в Гарварде в период с 1916 по 1920 год. Во время печально известной Бостонской полицейской забастовки 1919 года Ласки принял сторону бастующих полицейских и осуждал власти, включая губернатора Кэлвина Кулиджа. В результате Ласки стал персоной нон грата в Гарварде и люди отказывались разговаривать с ним, когда встречали на улице. Хокинг пригрел Ласки и привел его в свой дом во время этого трудного для Ласки периода. Хотя у Хокинга не было симпатий в отношении политических взглядов Ласки, он, вероятно, думал, что они стали друзьями.

Когда я вручил Ласки письмо от Хокинга, он коротко посмотрел на него, отбросил в сторону, поднял глаза со скучающим выражением лица и сказал: «От Хокинга мне никакой пользы». На меня это произвело ужасное впечатление. Я написал отцу письмо, в котором не упоминал об этом инциденте - думаю, что по каким-то сегодня не ясным мне соображениям я решил, что такое упоминание будет неудобным, - однако отметил, что радикализм Ласки, вероятно, происходил в большей степени от «зависти по отношению к тем, кто добился больших успехов, чем от жалости к тем, кто оказался в более трудном положении».

Ласки, который видел государство в качестве «фундаментального инструмента общества», пользовался особенным влиянием на студентов из Индии, которые слетались на его лекции и, казалось, были околдованы его рассуждениями. По мнению многих, Ласки оказал большее, чем кто-либо иной, влияние на экономику и политику Индии и Пакистана, когда эти британские колонии достигли независимости после Второй мировой войны. Например, правящая в Индии Партия Конгресса в значительной степени находилась под контролем людей, учившихся у него социализму, и его идеология проявляла свое мощное влияние на протяжении многих лет.

ХАЙЕК И РОББИНС

Экономисты ЛШЭ были значительно более консервативными, чем остальная часть профессорско-преподавательского состава. По существу, они представляли собой основной существовавший в Англии центр оппозиции Кейнсу и его кембриджской школе экономики, проповедовавшей государственное вмешательство в хозяйственную жизнь.

Моим куратором на протяжении того года был Фридрих фон Хайек, известный австрийский экономист, который в 1974 году получил Нобелевскую премию за работу о деньгах, бизнес-цикле и теории капитала, выполненную в 1920-х и 1930-х годах. Подобно Шумпетеру Хайек делал основной упор на рынок, считая, что с ходом времени даже при наличии многочисленных несовершенных элементов он обеспечивает самые надежные способы эффективного распределения ресурсов и обеспечения здорового экономического роста. Хайек также полагал, что государство должно играть определяющую роль, создавая правила и являясь арбитром и гарантом справедливого и беспристрастного социального порядка, а не владельцем экономических ресурсов или арбитром рынков.

Когда я впервые встретил Хайека, ему было ближе к 40. Безусловно, блестящий, он, однако, не обладал искрой и харизмой Шумпетера. Был скучным лектором, очень немецким по своему характеру и занудным. Его писания отличались многословием, и их практически невозможно было читать или, по крайней мере, невозможно не засыпать по время чтения. Тем не менее, я обнаружил, что я сам, в общем и целом, соглашаюсь с его базовой экономической философией. В личном плане Хайек был добродушным человеком, которого я очень уважал. Я вспоминаю, как он неоднократно вынимал из своего бумажника смятую с надорванными краями бумажку с перечнем остающихся «либеральных экономистов». Печально смотрел на нее и вздыхал. Он был убежден, что перечень быстро сокращается, поскольку пожилые сторонники свободного рынка умирали, а большинство новых экономистов следовало новой кейнсианской моде. Я уверен, что Хайек, умерший в 1992 году в возрасте 93 лет, оказался немало обрадован возвратом поддержки рыночной идеологии со стороны большинства экономистов и многих политических лидеров в 1980-х годах. К сожалению, у меня никогда не было возможности обсудить этот вопрос с ним и узнать, не составил ли он новый и более длинный список.

Моим любимым преподавателем в ЛШЭ был Лайонел Роббинс, позже ставший бароном Роббинсом из Клэр-маркет16 который занял пост руководителя отделения экономики в год моего приезда. На этой стадии своей карьеры Роббинс был твердым сторонником рынка и убежденным противником государственного вмешательства. Однако гораздо менее догматичный и более эклектичный, чем большинство других экономистов неоклассического плана, которых я встречал в то время, делал упор на логику и здравую аргументацию, предпочитая их недавно возникшей моде на эконометрику. Он часто говорил, что необходимо проводить разграничение между тем, что фактически происходит в реальной экономике, и тем, что мы ждем от нее.

На протяжении 1930-х годов Роббинс имел стычки как с Ласки, так и с Кейнсом по поводу целого ряда ключевых политических и экономических вопросов. Роббинс и Кейнс впервые сцепились в 1931 году, будучи членами правительственного консультативного комитета, занимавшегося проблемой безработицы. Кейнс продвигал свои идеи относительно спроса - государственные работы, сокращение налогов и затрат, приводящих к дефициту, - которым Роббинс с успехом оппонировал. Позже, однако, Роббинс присоединился к тем, кто выступал в пользу повышения роли государства в управлении экономической жизнью, называя свои ранние расхождения с Кейнсом «самой большой ошибкой моей профессиональной карьеры».

Роббинс говорил и писал по-английски с необыкновенной элегантностью и стилем. После войны его интерес к искусству начал доминировать над экономикой и он стал председателем Национальной галереи и директором Королевской оперы. Лайонел был одним из наиболее широких и образованных людей, которых я когда-либо знал, и я ценил эту дружбу вплоть до его смерти в 1984 году.