Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Монах Лазарь (Афанасьев) Страница 33

Отец Амвросий, будущий старец, еще застал живыми и отца Мелхиседека, и отца Геннадия. Застал он уже лежащим в параличе и страдальца иеродиакона Мефодия, который пришел в Оптину в 1825 году и был первым письмоводителем обители при отце Моисее, настоятеле. Кроме того, он проходил клиросное послушание и стал уже регентом, когда (это было в 1838 году) разбил его вдруг паралич. Только кисть правой руки двигалась, позволяя ему перебирать четки. Лишился он и дара речи, он только мог произносить: «Да, да; Господи, помилуй», — и это все. Но словами этими он выражал весьма много, произнося их с живостью, с разными интонациями. Двадцать четыре года он лежал в келии. Правило вычитывал ему келейник его, тихий и смиренный монах из крещеных евреев — отец Николай, очень прилежно и с любовью ходивший за больным. В праздники клиросные приходили к нему пропеть тропарь и кондак, и он исполнялся восторга, издавал неясные звуки, а иногда громко восклицал: «Господи, помилуй!». «Посещавшие сего страдальца, — писал отец Леонид, — получали от него великую душевную пользу; один вид его болезненного положения, переносимого с ангельским терпением, всех назидал и трогал»146.

О кончине отца Мефодия писал игумен Антоний: «Великий страдалец наш, иеродиакон отец Мефодий, 21 апреля утром кончил подвиг свой и переселился на вечный покой со святыми в небесные обители. А 24-го было торжественное провождение многострадального тела его в усыпальницу; и батюшка отец архимандрит со всеми иеромонахами и иеродиаконами был в облачении. А теперь на гробе его горит неугасимая лампада. Он несколько раз был приобщен Святых Таин и до исхода души был в памяти. На первый день Светлого Воскресения, после утрени, ходил я к нему христосоваться, и пели с ним вместе “Христос воскресе!” — трижды, “Ангел вопияше”, “Пасху”, “Плотию уснув яко мертв”. Чрезвычайно он тогда был весел и несколько раз принимался целовать меня. Слава Богу! Он совершил подвиг свой преблагополучно»147.

Но теперь обратимся к старцу Макарию, расскажем, каков он был как старец, как скитоначальник, монах. Для скитян это был подлинно любящий отец. Он не только определял для них послушания, то есть кому какие работы делать, не только принимал своих духовных чад у себя в келии, но и посещал их самих, и всегда во благовремении. Он духом знал, к кому и когда надо пойти, чтобы утешить, ободрить, поддержать падающего, вразумить… Каждому он назначал и чтение, предлагая новоначальным инокам книгу поучений аввы Дорофея, которую называл монашеской азбукой. Помогал освоить какое-нибудь из им же заведенных в скиту рукоделий — токарное по дереву, переплетное, ложечное, футлярное…

«Поучая учеников своих соблюдать все заповеди Господни, — пишет автор жития старца, — изложенные в Святом Евангелии, старец Макарий в особенности наставлял их заботиться о приобретении самоукорения и смирения, носить немощи ближнего и душу свою полагать о брате, доблественно претерпевать случающиеся искушения, то есть оскорбления, поношения, укоризны, досады, а также мужественно претерпевать с благодарением и находящие телесные многоразличные искушения: недомогания, болезни, лютые и горькие временные злострадания — ради вечного спасения душ своих»148.

Впоследствии воспитанники старца Макария много рассказали о нем. Это были чада его, достойные мужи. Среди них — преподобный Амвросий, скитоначальники последующего времени преподобные Иларион и Анатолий, монах Ювеналий (впоследствии Виленский архиепископ), наместник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Леонид (Кавелин, известный церковный писатель), настоятели Оптиной пустыни отцы Исаакий и Досифей, настоятель Тихоновой пустыни архимандрит Моисей, настоятель Малоярославецкого Николаевского монастыря архимандрит Пафнутий, настоятель Мещовского Георгиевского монастыря игумен Марк и многие другие подвижники духа. Для всех них не было места роднее, чем тот келейный корпус слева от Святых врат скитских, который занимал старец Макарий.

Отец Макарий располагался в двух комнатах, которые были обе с передними, выходящими в коридор (на другой половине жили келейники). В одной комнате он жил, другая была приемной. В восточном углу приемной были иконы, по стенам виды монастырей и портреты. Жилая комната была весьма невелика, с одним окном на южную сторону, на дорожку, ведущую к скитским вратам. Под окном стоял простой, окрашенный белой краской стол с ящиками, где лежали письма, образки, четки, крестики, пояски, предназначенные на благословение богомольцам. На столешнице, покрытой клеенкой, находились чернильница и все нужное для письма, в том числе песочница, выточенная им самим (мелкий песок, специально выработанный, служил вместо промокашки — его сыпали на свежеисписанный лист и потом аккуратно ссыпали обратно в песочницу), множество бумаг, справа и слева стопки писем, разделенных по степени срочности ответа. Ближе к окну — журналы. Старец выписывал «Творения святых отцов» (академический журнал), «Христианское чтение» (тоже журнал серьезный, богословский), «Воскресное чтение», «Православный собеседник», «Православное обозрение», «Духовную беседу», «Странник» и «Домашнюю беседу». Тут же и книги с закладками.

Возле письменного стола находилось кресло, обитое зеленой тканью, с овальной спинкой, на сиденье шитая подушечка — забота духовных дочерей старца. Юго-восточная и часть южной стены были заняты иконами. Среди них, на видном месте, особенно чтимый старцем Владимирский образ Божией Матери, благословение старца Леонида. Перед ним — неугасимая лампада. На небольшом аналое — Евангелие, Следованная Псалтирь, Апостол, Богородичный канонник и исповедная книжечка.

Вдоль западной стены изголовьем к окну стояла узкая кровать. В головах — Распятие, немного выше образ Спасителя, подъявшего на рамена обретенное овча… На западной и северной сторонах портреты: здесь преподобные Моисей и Антоний, братья; дагерротипы учеников отца Макария; схимонах Афанасий (Площанский), схимонах Симеон (основатель Белобережской пустыни), иеромонах Филарет (Пуляшкин, старец Новоспасского монастыря в Москве) и другие лица.

В келии отец Макарий надевал белый подрясник и черную вязаную шапочку, а при келейном правиле облачался в полумантию. Из келии выходил в мухояровой рясе (то есть из самой дешевой шерстяной ткани), зимой еще в шубе (надетой в один рукав), шел он, опираясь на посох, с четками в руке, — более всего любил перламутровые, дар Московского митрополита Филарета, — они в Москве обменялись четками. Часто даже зимой носил башмаки на босу ногу.

Архимандрит Леонид в своей книге о старце Макарии описывает распорядок дня, какой был у старца в скиту: на утреннее правило вставал по звону монастырского колокола, то есть в 2 часа. Если же трудно было — то в 3.