Дневник заключенного. Письма - Феликс Эдмундович Дзержинский Страница 33

6 сентября.

Сегодня я убедился, что, к сожалению, мои подозрения были обоснованы. Оказывается, Ганка была в Творках (дом для умалишенных) и оттуда была увезена прушковскими социал-демократами, а когда ее после этого арестовали, она выдала тех, которые ее освобождали: сама ездила с жандармами и указывала квартиры освободивших ее товарищей. Здесь она сидит под вымышленной фамилией, тщательно скрывая свою подлинную фамилию (Островская). Почему она предавала? Кто ее знает: может быть, ее избивали, а возможно, что она действительно сумасшедшая. Теперь она уже несколько дней сидит в коридоре надо мной. Сегодня я обо всем этом уведомил других. Я обязан был это сделать… Возможно, что вначале она попытается защищаться, утверждать, что все это ложь. Она, вероятно, будет бороться хотя бы за щепотку доверия. Но заслуженный удел ее — позор, самый тяжелый крест, какой может выпасть на долю человека.

Я иногда вижу на прогулке провокаторов. Двое из них производят кошмарное впечатление: глаз не поднимают, лица, словно бледные маски отъявленных преступников, — застывшие, неподвижные, с печатью отвержения на лбу. Весь их вид напоминает корчащуюся собаку, когда на нее замахнешься. Один из них, Вольгемут, другой Са. Трое других делают вид, будто ничего не случилось, и трудно по их лицам определить, что они собой представляют. (Тарантович и Гаревич связаны с делом радомской боевой организации «фраков».) Остальные два еще смеются, шутят, веселы; это профессиональные провокаторы, в особенности Сагман (Зверев или Орлов), который был за границей специалистом.

Сегодня заковали четырех, в том числе Монтвилла (он сидит надо мной).

Мать двух детей, по слухам, приговорена к ссылке на поселение на 12 лет за то, что ее квартирант убил солдата во время обыска и удрал вместе с ее мужем. Дети сидят вместе с ней. Сегодня во время прогулки она за что-то отшлепала старшего сына. Я увидел это в окно и хотел накричать на нее: в тюрьме, за решеткой, все воспринимается до странности преувеличенно. А ребенок как ни в чем не бывало продолжал шалить, бегать по двору, гоняться за курами, собирать листья.

В моей голове ужасная пустота, мелькают какие-то бессвязные сны, отдельные слова, люди, предметы, а когда я встаю утром с постели, начинающийся день пугает меня…

Рядом со мной сидит молодой офицер Б. Я поддерживаю переписку лишь с ним одним. Он хотел бы сидеть вместе со мной, хотя бы непродолжительное время, но я предпочитаю сидеть без товарища. Начиная с завтрашнего дня мы будем вместе гулять. Этого достаточно, и это внесет разнообразие в нашу жизнь. Надолго ли?

Ватерлосу вручили обвинительный акт. Он обвиняется в принадлежности к партии анархистов-коммунистов (по этому делу привлечено по второй части 102-й статьи 18 мужчин и 6 женщин); 15 лет каторги у него уже за спиной за ограбление какого-то купца. Когда читаешь о таких нападениях и убийствах, не верится, что такие люди, как Ватерлос, могут быть исполнителями и руководителями этих актов. Ведь Ватерлос болезненно реагирует на всякое насилие, на всякую несправедливость. А может быть, именно поэтому такие люди являются фанатиками и слепо следуют своей идее, принося ей в жертву свои чувства.

11 октября.

Ночью с 8-го на 9-е повешен Монтвилл. 8-го с него уже сняли кандалы и перевели в камеру смертников. Во вторник, 6-го его судили за участие в нападении вблизи Лап на поезд, в котором перевозили солдат Волынского полка. Он не строил никаких иллюзий и 7-го, когда мы были на прогулке, взобрался на окно и попрощался с нами. Его повесили в час ночи. Палач Егорка по обыкновению получил за это 50 рублей. С верхнего этажа анархист К. постучал мне, что они «решили всю ночь не спать», а жандарм сказал, что при одной мысли, что собираются кого-то вешать, «охватывает дрожь, и заснуть нельзя: ворочаешься с боку на бок». Последними словами Монтвилла на эшафоте были: «Да здравствует независимая Польша!»

Ночью с 7-го на 8-е казнили какого-то старика из камеры № 60. И после этих ночей, когда совершились такие ужасные преступления, ничего здесь не изменилось: по-прежнему светлые осенние дни, солдаты, жандармы, установленные смены их, наши прогулки. Только в камерах становится тише, не слышно пения, многие ждут своей очереди.

Рядом с нами, в камере № 53 сидит бандит Козловский, приговоренный к смертной казни 25 сентября. До сих пор он не знает, отменен ли приговор, посланный на утверждение виленскому генерал-губернатору (преступление совершено в Гродненской губернии). Адвокат говорил ему, что в течение 8 дней состоится или утверждение приговора, или его отмена.

В № 51 сидит также приговоренный к смертной казни за бандитизм некто Гжиб из Сосковца (он говорит, что невиновен, и, кажется, говорит правду). Приговор состоялся еще 22 сентября, а он до сих пор не знает, сколькими годами каторги этот приговор заменен и отменен ли он вообще, хотя постоянно справляется у тюремных властей.

Товарищ мой рассказал мне, что рядом с ним сидел приговоренный к смертной казни бандит Ценюк, который в течение 13 дней был уверен, что его повесят; в конце концов ему сообщили, что смертная казнь заменена ему уже давно 15 годами каторги.

С 24 сентября я сижу в одной камере с офицером, поручиком артиллерии Б. Он сидит уже десятый месяц, обвиняемый лишь в том, что он не донес на своего товарища, якобы принадлежавшего к Всероссийскому офицерскому союзу. Его обвиняют лишь на том основании, что он жил вместе с этим товарищем. Это дело ведет известный мерзавец жандармский подполковник Вонсяцкий. По этому делу привлекаются шесть офицеров и около 40 солдат. Вонсяцкий с мая обещает кончить дело и оттягивает с недели на неделю. В последний раз он сказал, что 14 сентября предъявит всем обвинительные акты и перешлет дело прокурору, но до сих пор все еще ничего не известно. Все офицеры вынуждены были подать в отставку, в противном случае их уволили бы со службы в дисциплинарном порядке. Вонсяцкий объявил Б., что он его не освободит даже под залог, если не будет получено сообщение об его отставке.

В высшей степени характерен разговор Вонсяцко-ю с начальником X павильона Успенским в марте, когда последний возвратился из зала судебных заседаний. Вонсяцкий: «Ну, все в порядке?» — «Да! Все пять приговорены к смерти».

Анархист