Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров Страница 33

под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги. Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и веселость приобрели уважение публики… Он был человек лет шестидесяти, самой почтенной наружности; голова покрыта была серебряной сединою; полное и свежее лицо изображало добродушие; глаза блистали, оживленные всегдашнею улыбкою».

В. Ф. Одоевский (1803–1869)

«Он получил безупречное воспитание, и его ум из числа самых выдающихся», — писала графиня Лаваль о князе В. Ф. Одоевском, и ее слова вряд ли можно счесть преувеличением. Имя Одоевского было хорошо известно и в Москве и в Петербурге, а деятельность столь же разнообразна, как и его дарования.

Выпускник Благородного пансиона при Московском университете, страстный поклонник Шеллинга, идеи которого повлияли и на его художественное творчество, — в частности ими проникнут философский роман «Русские ночи», — Одоевский и сам пробовал свои силы в философии, был председателем Московского кружка любомудров, куда входили Д. Веневитинов, Кошелев, Титов и другие. В 1824–1825 годы вместе с Грибоедовым и Кюхельбекером он издавал альманах «Мнемозина», сотрудничал с журналами «Вестник Европы» и «Московский вестник», с пушкинским «Современником». Он писал рассказы и фантастические повести, педагогические статьи и сказки для детей. Его «Пестрые сказки Иринея Гамозейки» были чрезвычайно популярны в прошлом столетии. Знаток русской речи Владимир Даль восхищался языком сказок и находил, что некоторые из придуманных Одоевским пословиц и поговорок кажутся вышедшими из недр народа (например: «дружно не грузно, а врозь хоть брось»). Одоевский был замечательным музыкантом и исполнителем (даже сам изобрел музыкальный инструмент, который назвал эн-гармоническим клавесином) и еще более выдающимся музыковедом, автором статей и трудов по истории и теории музыки. В последние годы жизни он изучал древнюю русскую музыку и читал лекции о ней у себя на дому. С 1846 года князь Одоевский, сам страстный библиофил, был директором Румянцевского музея (библиотека которого ныне составляет основу фондов Российской государственной библиотеки). Он увлекался алхимией и естественными науками, был одним из учредителей Археологического общества и Императорского географического общества.

Стоит ли удивляться, что в 30-е годы XIX века в петербургский дом Одоевских в Мошковом переулке на углу Большой Миллионной на знаменитые «субботы» приходили люди самых разных занятий и интересов. «Это было оригинальное сборище людей разнородных, часто между собою неприязненных, но почему-либо замечательных, — вспоминал М. П. Погодин. — Все они на нейтральной почве чувствовали себя совершенно свободными и относились друг к другу без всяких стеснений. Здесь сходились веселый Пушкин и отец Иакинф (известный китаевед Иакинф Бичурин) с китайскими сузившимися глазками, толстый путешественник, тяжелый немец — барон Шиллинг, воротившийся из Сибири, и живая, миловидная графиня Ростопчина, Глинка и профессор химии Гесс, Лермонтов и неуклюжий, но многознающий археолог Сахаров…»

Последние годы жизни князь Одоевский — уже сенатор к тому времени — провел в Москве, и по-прежнему общительность, радушие и отзывчивость были его отличительными чертами. «Человек небольшого роста, — пишет А. Ф. Кони, — с проницательными и добрыми глазами на бледном продолговатом лице, с тихим голосом и приветливыми манерами, часто одетый в оригинальный широкий бархатный костюм и черную шапочку, вооруженный старомодными очками, Одоевский принимал своих посетителей в кабинете, заставленном музыкальными и физическими инструментами, ретортами, химическими приборами („у нашего немца на все свой инструмент есть“, говаривал он с улыбкой), книгами в старинных переплетах. Средства у него были очень скромные, да и теми он делился щедрою рукою с кем только мог».

«По происхождению своему князь Одоевский стоял во главе всего русского дворянства, — писал Вл. Соллогуб. — Он это знал, но в душе его не было места для кичливости — в душе его было место только для любви». Эти замечательные слова В. Соллогуба — наиболее точная характеристика князя Одоевского. Он был последним представителем одной из старейших ветвей рода Рюриковичей, происходя по прямой линии от князя черниговского Михаила Всеволодовича, замученного в Орде в 1246 году и причтенного к лику святых. А жизнь князя В. Ф. Одоевского — поразительный пример деятельной любви и служения людям. Ему принадлежал почин в устройстве детских приютов, он устраивал школы, лечебницы, общие квартиры для престарелых женщин, основал в 1846 году Общество посещения бедных, которое в разгар своей деятельности помогало 15-ти тысячам бедных семейств. Общество затем присоединили к Императорскому человеколюбивому обществу, а в 1855 году по причинам бюрократического характера Одоевский вынужден был прекратить свои действия. Великий князь Константин Николаевич, желая почтить самоотверженную деятельность князя Одоевского, хотел ходатайствовать о представлении его к награде, но князь Одоевский отклонил ходатайство: «Я не могу избавить себя от мысли, — писал он великому князю, — что, при особой мне награде, в моем лице будет соблазнительный пример человека, который принялся за дело под видом бескорыстия и сродного всякому христианину милосердия, а потом, тем или другим путем, все-таки достиг награды… Быть таким примером противно тем правилам, которых я держался в течение всей моей жизни; дозвольте мне, Ваше Императорское Высочество, вступив на шестой десяток, не изменять им…»

Д. П. Ознобишин (1804–1877)

Отец Дмитрия Петровича Ознобишина принадлежал к старинной дворянской фамилии, известной с XIV века. В бытность свою в Астрахани, где он служил директором банка, Ознобишин женился на дочери богатого грека Варваци, оказавшего важные услуги русскому флоту в Чесменском сражении и осыпанного милостями Екатерины, и, может быть, будущий интерес Дмитрия Ознобишина к востоку отчасти объясняется и его происхождением. Впрочем, родителей Ознобишин лишился еще в детском возрасте, дед взял осиротевшего внука в Петербург и передоверил его воспитание своему родственнику.

В 1819 году пятнадцатилетнего Ознобишина увезли в Москву и поместили в Университетский благородный пансион, окончив который он занял должность цензора французских повременных изданий в московском почтамте.

Литературой Ознобишин увлекся еще в годы учения в пансионе, славившемся преподаванием изящной словесности, и первые свои стихотворения опубликовал в 1820 году. Сначала он пишет, подражая Жуковскому, затем вслед за Парни, Батюшковым и молодым Пушкиным обращается к изящной эротической поэзии, переводит стихи из древнегреческой антологии. Переводы вообще удаются ему больше, нежели оригинальные стихотворения, и переводит он много.

В 1823 году Ознобишин входит в кружок Раича и берет на себя обязанности секретаря. Как и Раич, Ознобишин не разделял рьяное увлечение философией московских любомудров: Одоевского, Веневитинова, Кошелева. В противовес философичному «Московскому вестнику» Ознобишин с Раичем выпускают альманах «Северная лира», пытаясь противопоставить