Бернард Монтгомери - Мемуары фельдмаршала Страница 33

Так что к 15 августа, дню, когда Окинлек приказал мне взять на себя командование 8-й армией, я уже командовал ею два дня, и мы активно двигались в правильном направлении. Более того, решительно взяв в свои руки бразды правления, мы сразу добились подъема боевого духа. И это было едва ли не самым важным достижением, поскольку высокий боевой дух бойца — одна из главных составляющих успеха армии.

С первого дня мы начали подготовку к сражению, которое получило известность как битва при Аламейне. Время поджимало, и я уже знал, что в сентябре от меня потребуют наступательных действий. Но прежде чем перейти к основным моментам подготовки и проведения того сражения, мы должны коротко остановиться на битве у Алам-Хальфы. Именно там отрабатывалась модель оборонительного сражения, и полученные результаты, с поправкой на другие условия, были успешно использованы в Аламейне. По моему разумению, без Алам-Хальфы нам бы не удалось добиться в Аламейне столь блестящих результатов.

Премьер-министр вновь посетил 8-ю армию 19 августа, по пути из Москвы. Я показал ему позиции наших частей, рассказал о планах отражения ожидаемого наступления Роммеля, а также поделился мыслями о нашем наступлении. Он остался на ночь в моей новой штаб-квартире на морском побережье неподалеку [112] от Бург-эль-Араба, куда мы только что перебрались. Перед обедом он искупался в Средиземном море. Купального костюма у него не было, и мне пришлось приложить определенные усилия, чтобы держать прессу на приличном расстоянии, когда он входил в воду в рубашке. Его заинтересовала группа солдат, и он спросил, отчего у них всех такие забавные белые купальные трусы. Мне пришлось объяснить, что в 8-й армии купальных принадлежностей нет ни у кого. Весь день солдаты ходили в шортах и часто без рубашек, отчего их тела стали коричневыми. Так что издалека за белые купальные трусы он принял незагорелые участки кожи, которые обычно находились под форменными шортами! Мы отлично провели вечер в столовой для старших офицеров, а де Гинган сумел даже достать для премьер-министра пристойное вино и выдержанный коньяк.

Когда на следующий день премьер-министр уезжал из расположения 8-й армии, я попросил его сделать запись в моей книге для автографов. Он написал следующее, с учетом того, что я принял командование 8-й армией 13 августа, в годовщину битвы при Бленхейме:

«Пусть годовщина битвы при Бленхейме, знаменующая приход в 8-ю армию нового командующего, принесет ему и его войскам удачу, которую они, без сомнения, заслуживают. Уинстон Черчилль 20 августа 1942 года». [113]

Глава восьмая. Сражение у Алам-Хальфы

31 августа — 6 сентября 1942 г.

В дополнение к плану, который я в общих чертах изложил выше, я довел до сознания личного состава 8-й армии, что не намерен терпеть «нытье». Этим термином я определял тот вид нарушения дисциплины, когда командиры ссылались на самые разные причины, помешавшие им выполнить поставленную перед ними задачу. В 8-й армии существовала тенденция подвергать сомнению приказы вышестоящих командиров. Каждый полагал, что разбирается в том или ином конкретном вопросе лучше своего начальника, и зачастую требовалось приложить немало усилий, чтобы добиться желаемого результата. Я твердо решил положить конец такому положению вещей. Приказы более не служили «основой для дискуссий». Их следовало неукоснительно выполнять.

Что мне теперь требовалось, так это сражение, которое прошло бы в полном соответствии с моими идеями, а не с теми, что исповедовали прежние командиры, воевавшие в пустыне. Более того, оно должно было завершиться нашей победой и пройти перед нашим наступлением, чтобы восстановить утерянное доверие к командованию офицеров и солдат. Только так обеспечивался высокий боевой дух, без которого невозможно одерживать победы в жестоких битвах. Вера в командование во многом определяла успех кампании.

Я получил под свое начало отличных бойцов, и мне не потребовалось много времени, чтобы это понять. 8-я армия состояла из закаленных боями дивизий. Но офицеры и солдаты не понимали, что происходит наверху, и это подрывало их уверенность в своих силах. «Храбрые, но растерянные» — так охарактеризовал их премьер-министр. [114]

Неуверенность вкупе с нытьем, от которого не удалось полностью избавиться (оно являлось одной из причин неуверенности), могли привести к опасным последствиям, а искоренить их могло лишь удачное сражение: сражение, в котором Роммель был бы разгромлен у всех на глазах, да еще с минимальными для 8-й армии потерями.

Сам я атаковать не мог, так что приходилось ждать, пока Роммель предоставит мне такую возможность. Однако для того чтобы использовать ее с максимальной пользой, требовалось правильно смоделировать его наступление и заранее определить, где и как мы нанесем ему поражение. Выяснилось, что эта задача не из сложных.

Моя разведка не сомневалась, что прорыв наших позиций будет осуществляться на южном фланге, после чего, повернув налево, бронетанковые соединения Роммеля двинутся к хребтам Алам-Хальфа и Рувейсат. Я согласился с этим прогнозом, и он стал основой всех моих планов. Мы достаточно четко представляли себе время, когда начнется наступление, направление главного удара и мощность группировки, которая его нанесет.

Я решил максимально укрепить оборону Алам-Хальфы силами 44-й дивизии и разместить наши танки южнее западной оконечности хребта. Убедившись, что главный удар наносится по Алам-Хальфе, я намеревался переместить танки на территорию между западными склонами хребта и позициями новозеландской дивизии на линии Аламейна. Я был так уверен, что этот маневр бронетехники понадобится, что приказал провести его генеральную репетицию, и, когда мы его действительно провели, 1 сентября, 400 танков заняли указанные им позиции и зарылись в землю за заслоном из противотанковых орудий калибра 57 мм. Был издан очень жесткий приказ, запрещающий бронетехнике атаковать противника. Упор делался на то, чтобы танки Роммеля взламывали нашу оборону, неся при этом тяжелые потери.

У меня не вызывало сомнений, что Роммель не смог бы просто обойти мои силы и двинуться на восток, к Каиру. Мои четыреста танков пошли бы следом, и армия Роммеля, зажатая со всех сторон, была бы полностью уничтожена. [115]

Тогда же я решил, что край южного фланга следует сделать мобильным: 7-й танковой дивизии предлагалось оборонять широкий участок фронта с тем, чтобы организованно отступить под натиском превосходящих сил Роммеля. А после поворота этих сил влево, к горному хребту Алам-Хальфа, 7-я дивизия должна была наносить контратакующие удары с востока и юга. Генерал Хоррокс уже прибыл из Англии, принял командование 13-м корпусом, так что за левый фланг я мог не беспокоиться, знал, что детали плана будут проработаны на самом высоком уровне. Я настаивал на том, чтобы в этом сражении его 13-й корпус и особенно 7-я бронетанковая дивизия понесли минимальные потери. Этим частям отводилась заметная роль в нашем грядущем октябрьском наступлении, и я поделился с генералом Хорроксом моими идеями относительно этого наступления. Конечно же, он воспринял их с присущим ему энтузиазмом.