Ги Бретон - Лукавые истории из жизни знаменитых людей Страница 33

Наполеон был настолько суеверен, что даже намеченный на 17 брюмера государственный переворот он перенес на следую­щий день, поскольку 17 было пятницей. Когда над ним стали подтрунивать, он заставил замолчать насмешников, сухо зая­вив: «Не люблю безрассудных поступков. Лишь глупцы броса­ют вызов неизвестности!».

Как все суеверные люди, Наполеон не терпел в своем окружении неудачников. Когда ему рекомендовали на какой-то пост нового человека, император первым делом спрашивал, удачлив ли он. Если бедняге не слишком везло в жизни, его кандидатура незамедительно отвергалась.

—   Этот человек мне не подходит,— говорил Наполеон.— Он родился не под счастливой звездой...

И наоборот, он, к примеру, долго не решался расстаться с Жозефиной, которая, как ему казалось, была баловнем судьбы. Впрочем, он был недалек от истины: все его несчастья начались именно с того дня, когда он расстался с ней.

—  Предчувствия,—говорил Наполеон,—это глаза души. И он свято верил в это, как верил в сны, предсказания и благотворное влияние на него аметиста.

Однажды он доверительно сообщил нескольким своим при­ближенным, что, если бы у него не было предчувствия в успеш­ном исходе дела, он никогда бы не осмелился совершить государ­ственный переворот. Его вера в победу укрепилась еще и потому, что старуха-негритянка предсказала Жозефине, когда та была еще ребенком, что она станет «больше, чем королевой»...

Любое событие он истолковывал как предзнаменование. Однажды во время египетской кампании корабль «Италия» потерпел крушение у берегов Нила. Все находившиеся на нем солдаты были перебиты арабами. Побледнев, Наполеон вос­кликнул: «Италия навсегда потеряна для Франции. Мои пред­чувствия меня никогда не обманывают!».

Во время итальянской кампании стекло, предохранявшее портрет Жозефины, внезапно разбилось. Бонапарт, необычайно взволнованный, сказал своему адъютанту:

—    Мармон, либо моя жена заболела, либо изменила мне...

Как известно, в тот момент Жозефина чувствовала себя великолепно.

В день коронации, когда парадная карета, в которой нахо­дились Наполеон и Жозефина, въехала в ворота замка Тюильри, изображение орла упало с крыши кареты. А в тот день, когда Наполеон впервые отправился на встречу с эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой, колесо кареты сломалось, и он вынужден был идти пешком под проливным дождем...

Эти два случая произвели неизгладимое впечатление на Наполеона. В 1812 году, когда он изучал местность в районе Немана, вынашивая план будущего сражения, под ноги его лошади выскочил заяц. От неожиданности лошадь шарахнулась в сторону, и Наполеон упал с нее. Поднявшись с земли и не проронив ни слова, он сел в седло. Бледность его была столь пугающей, что окружавшие его люди поняли: император усмот­рел в этом дурное предзнаменование. Лишь несколько часов спустя ои прямо спросил своих приближенных:

—    Вы ведь подумали о том же, о чем и я, не правда ли?

Хотя сам Наполеон и не ходил к знаменитой гадалке — мадемуазель Ленорман, Жозефина посещала ее регулярно и передавала ему ее предсказания. Следует заметить, что он отнюдь не игнорировал их.

Как я уже писал, Наполеон придавал огромное значение своим снам. Ночь после спектакля «Эдип», на котором он присутствовал вместе с русским царем Александром, он провел беспокойно и кричал во сне. Наполеон проснулся в холодном поту. Как он потом рассказывал, ему приснился жуткий сон: медведь, разодрав ему грудь, рвал на куски его сердце. Медведь же, как известно, водится в российских лесах....

В ночь накануне сражения при Ватерлоо ему приснилось, что черный кот метался между его армией и войсками неприя­теля. Этот сон потряс Наполеона, и он решил, что его могут предать...

После Ватерлоо, когда император обсуждал со своими приближенными, что ему делать — бежать в Америку или сдаться англичанам— в открытое окно влетела птичка.

—    Это к счастью.— сказал генерал Гурго.

В ответ же Наполеон воскликнул:

—    Отпустите ее на свободу. Посмотрим, куда она полетит.

Птица полетела в сторону английского флота. В тот же день император направил своих парламентариев на борт кораб­ля «Беллерофон».

На этом корабле ему и суждено было отправиться на остров Святой Елены.

Звезда Наполеона закатилась.

ОНОРЕ ДОМЬЕ, ИЛИ ДОБРОТА САТИРИКА

Однажды к художнику-карикатуристу Домье, уже наполо­вину слепому, испытывающему нужду, которого вот-вот соби­рались выставить за дверь из дома на улице Вальмондуа, пришел его друг Коро.

—    Я не могу больше так жить,— сказал Домье.— Мне нужно съехать отсюда, это конец.

—    Почему ты хочешь уехать из этого дома,— спросил Коро,— pазве он тебе разонравился?

—    Конечно, нет. Мне просто нечем больше платить за него.

—    Платить? С какой стати? Он же принадлежит тебе!

Ничего не понимая, Домье с удивлением посмотрел на своего друга.

—    Разумеется, он твой, если эти документы не врут,— смеясь сказал Коро и развернул перед карикатуристом акт о продаже дома, в соответствии с которым его владельцем стано­вился Домье.

Домье поднес документ поближе к глазам и, прочитав, заплакал.

—    Дом —твой,— повторил Коро, столь же взволнован­ный, что и его друг.

Обняв его, Домье сказал:

—  Спасибо! Только от тебя я могу принять такой подарок, не чувствуя при этом себя униженным.

Сегодня этот дом, который не дал самому великому кари­катуристу XIX века умереть на улице, принадлежит семье ху­дожникa. Мастерская Домье, расположенная в скрытом от глаз уголке сада, осталась в том виде, в каком она была при его жизни. Легко можно представить себе, как на закате дня здесь появляется тень улыбающегося художника, пришедшего по­смотреть на свои рисунки, любовно вставленные в рамки, ми­лый призрак карикатуриста, который работал только по ночам и никогда не гнул спину перед власть предержащими, который отказался от ордена Почетного легиона, потому что, по его словам, «был слишком стар для этого»...

Оноре родился в Марселе в 1808 году. Его отец был стеко­льщиком, но на досуге сочинял стихи, посвященные прекрасной Природе, только что открытой Жан-Жаком Руссо. Мечтая об известности, он, продав дом. отправился вместе с женой и маленьким Оноре в Париж. Увы! Удача не сопутствовала ему: написанная им трагедия так никогда и не была поставлена на сцене.

Как только Оноре подрос, отец определил его рассыльным к судебному исполнителю. И он умер бы там со скуки, если бы не нашел себе развлечения в том, что подмечал смешные черты посетителей, часто бывавших у его хозяина. Потом он стал продавать книги, и родители его решили, что уж на этом он непременно «сколотит себе состояние».