Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда Страница 33

Встретил нас старшина Капустин. Я знал его: это был умелый хозяин и добрый товарищ. Бойцы в шутку звали его: "Наша сова" (Капустин любил старшинские дела вести ночью).

Прошло несколько дней. Я лежал на втором ярусе нар, когда в блиндаж вошел старший лейтенант Круглов:

- Здравствуйте, ребята!

Командир был сильно простужен. Говорил хрипло, сильно кашлял. Глаза его были воспалены и казались злыми. Капустин стал докладывать о ротных делах. Я следил за командиром. Дела наши были невеселые. Политрук ранен. Замену не прислали. Вчера во время минометного обстрела убит снайпер Назарчук. Троих ребят ранило.

Круглов молчал.

В железной печке, громко потрескивая, горел хворост.

- В роту прислали двух снайперов - Ульянова и Пилюшина, - прервал молчание Капустин, - а раньше - девушку-снайпера Зину Строеву. Она вас знает. Я направил ее во второй, к Нестерову.

На лбу Круглова разгладились морщинки.

Капустин продолжал:

- В расположении взвода Ольхова в последние дни стали появляться вражеские листовки. Какая-то сволочь приползла к нам с последним пополнением.

Командир резко поднял голову.

- Вы приняли меры для розыска лазутчика? - сухо спросил он.

- Нет, ждал вас.

- И никому об этом не докладывали?

- Нет. Никому.

- Докладывать о таких случаях необходимо сразу. А Пилюшина и Ульянова направьте во взвод Ольхова.

Круглов, взяв автомат, вышел в траншею.

Сон как рукой сняло.

Я встал, потуже затянул ремень поверх ватной куртки и направился во взвод Ольхова, куда еще три дня назад с поручением от старшины ушел Алексей Ульянов.

Ульянова я нашел в блиндаже первого отделения. Он сидел на корточках возле печки и мешал ложкой в котелке кашу. На патронном ящике рядом с Ульяновым сидел незнакомый сержант. Они о чем-то разговаривали; мой приход прервал их беседу.

- Тебя тоже Сова прислал в этот взвод? Вот это здорово! - обрадовался мне Ульянов. - Знакомься: командир отделения, мой земляк, дважды орденоносец Анатолий Андреев.

Ульянов предложил мне с наступлением рассвета понаблюдать за немцами. Я попросил его выйти со мной в траншею. Там я рассказал ему, что в расположении нашего взвода действует вражеский разведчик или предатель.

Ульянов выслушал меня и сказал:

- Тут есть над чем подумать. Разные люди вокруг ходят... Меня, знаешь, встретили во взводе Ольхова по-братски. Один только связной съехидничал: "Мы ждали двадцать, а ты один прибыл. Ну что ж, как говорит пословица: "Лучше синичка в руке, чем журавль в небе". Я промолчал, а помкомвзвода Николаев вскипел: "Вы вот как пришли к нам на оборону, так каждый день повторяете одно и то же: что у нас мало людей, приходится стоять по суткам в траншее без отдыха, немцам живется куда лучше, чем нам. Они стоят, мол, на постах по два часа в сутки, обед едят из трех блюд. Я не знаю, откуда вам все это известно. В общем, по вашим словам, у немцев в траншее и блиндажах все равно как в гостинице". Связной огрызнулся: "Кто я, по-вашему? Провокатор, что ли? Воюю с вами вместе. А сказал я то, что слышал от пленных". А Николаев ему в ответ: "Это было в начале войны, а ты теперь получше приглядись к фрицам. Ты же видел пленных. Один намотал на себя столько тряпья поверх мундира, что мы измучились, разматывая его. Чего только на нем не было: женские головные платки, куски ватного одеяла, а на ляжки, сукин сын, умудрился натянуть рукава от овчинной шубы. А ты нам болтаешь об уюте, о гостинице, о трех блюдах..." Николаев даже сплюнул. А связной, как ни в чем не бывало, посмотрел на всех и обратился ко мне: "Вот так, снайпер, и живем, каждый день ссоры. Мало людей, устали, а пополнения не присылают". Я ему ничего не ответил. Связной потоптался около печки, закурил и вышел в траншею. В этот день я больше его не встречал, - закончил свой рассказ Ульянов.

- Неужели он?.. - не договорил я.

- Думаю, что нет, - перебил меня Алексей. - Я об этом намекнул было Андрееву. А он говорит, что с ним вместе действительную служил, знает его.

Весь день мы с Ульяновым заготавливали материалы для снайперского окопа, который должны были заново оборудовать в насыпи железной дороги. С наступлением темноты оделись в маскировочные костюмы и поползли к насыпи. Дул северный ветер. Ледяная крупа больно хлестала по лицу. Вражеские траншеи совсем близко. Чтобы не оставить следа своей работы на снегу, мы в вещевых мешках уносили землю в траншею и высыпали ее в разрушенный снарядом окоп.

Из блиндажа пулеметчиков доносились до нас звуки гитары. Кто-то из ребят пел:

Синенький скромный платочек...

Ульянов положил лопату на бруствер, вытер пот со лба рукавом и с минуту постоял неподвижно, прислушиваясь:

- Поет с душой...

Работа близилась к концу, когда к нам приполз с ручным пулеметом сержант Андреев. Видно было, что он чем-то озабочен.

- Ребята, вас разыскивает Николаев. Он несколько раз заходил к нам в блиндаж и спрашивал: "Куда это девались наши снайперы?" Я сказал, что не знаю. А когда он ушел в траншею, я незаметно пошел за ним. Он все огневые точки и блиндажи облазил - вас искал.

- Возможно, командир взвода ему приказал? - спросил Ульянов.

- Да нет же, Ольхова я видел, он о вас не спрашивал. Тут что-то другое...

Мы помолчали.

- Теперь и ворону подозревать станешь, - буркнул Леша, - не она ли бросает листовки.

Кто-то открыл дверь блиндажа пулеметчиков. Звуки гитары опять вырвались из землянки на снежные просторы.

- Хорошо наши пулеметчики поют! - прервал молчание сержант. - Украинцы они, крепко любят песню.

- А кто не любит песни? - И Ульянов, глубоко вздохнув всей грудью, взялся за лопату.

Андреев сидел на дне будущего снайперского окопа и, пряча папиросу в рукав, курил. Бросив окурок, он поднялся:

- Ну, ребята, не буду вам мешать, пойду.

Сержант взял пулемет, отвел предохранительную скобу и уполз в траншею. Спустя несколько минут мы услышали, как пулемет Андреева заработал.

- Хороший парень, - сказал Ульянов, прислушиваясь к выстрелам.

Работу мы с Алексеем закончили еще до наступления рассвета и спустились в траншею.

Мы пришли в блиндаж и только взялись за ложки, как вдруг, запыхавшись, вбежал Николаев. В руках он держал немецкую листовку.

- Братцы! Опять листовки! Слушайте, что они пишут: "Пропуск для русских. Русским солдатам и командирам, которые пожелают добровольно перейти на нашу сторону, мы, немцы, гарантируем жизнь и свободу. Им будет предоставлена возможность идти домой и жить вместе с семьей и родными".

Андреев заложил руки в карманы, подошел к помкомвзвода и, раскачиваясь из стороны в сторону, сказал:

- Зачем читать это дерьмо? Знаем, как фашисты "гарантируют жизнь и свободу". Кто-то листовки бросает, а вы подбираете.