Кло Андре - Харун Ар-Рашид Страница 33

В эти века, когда религия наполняла собой сердце и разум человека, было ли неизбежным повсеместное противостояние между христианами и мусульманами, и не могли ли какие-то другие соображения отвлечь их от борьбы друг с другом?

Совсем напротив. Войны теперь все больше и больше становились орудием политики. Установление связей и заключение союзов определялось выгодой. Византийцы были готовы поддерживать испанских Омейядов против Аббасидов, которые и сами не брезговали никакими средствами, чтобы свергнуть режим, установленный в Испании отпрыском ненавистной им династии. А королевство франков, поддержавшее папу в его конфликте с императором Византии, было радо любому поражению, которое удавалось нанести его великому противнику империей Аббасидов, чьи армии, подобно не знающему устали морскому приливу, периодически накатывали на византийские границы. Каролинги и Аббасиды были одинаково заинтересованы в борьбе против испанских Омейядов. Пипин занял сторону папы в конфликте с василевсом из-за иконопочитания и тем самым оказался «союзничком» халифа. Но главное, свежа была память о набеге на Пуатье (732 г.), а изгнать Омейядов из Нарбонна удалось лишь в 751 г. В результате, сотрудничество между франками и Аббасидами выглядело вполне нормальным[74].

Это франко-аббасидское «сотрудничество» впервые проявилось в 765 г. в форме обмена дипломатическими миссиями между двумя монархами, Пипином Коротким и Мансуром. В этом году Каролинг прислал в Багдад послов, которые вернулись в сопровождении посланников халифа, доставивших Пипину «богатые дары». По утверждению хроник, послы Мансура были достойно приняты Пипином в Меце и вернулись морем, также нагруженные подарками: «Так был сформирован союзнический блок, объединивший папу, аббасидского халифа и короля франков против Омейядов и Константинополя»[75]. Союзнический блок? Это несомненное преувеличение. Возможно, справедливее было бы сказать, что, в соответствии с принципом «Враг моего врага — мой друг», у глав трех государств существовали общие интересы в некоторых областях, и в результате в определенных обстоятельствах каждый из них мог оказать поддержку другому. Не тогда ли Мансур признал власть Пипина над Сарагосой и Барселоной? Наместник этого города сделался вассалом Пипина, по-видимому, в 752 г. Каролинги посматривали в сторону Иберийского полуострова еще до появления Омейядов в Испании. По воле обстоятельств, для Аббасидов было вполне логичным использовать интерес франков к территориям по ту сторону Пиренеев против омейядского узурпатора. Возможно, это и все, но для подобного знакомства между двумя столь далекими друг от друга государствами и того было немало.

В 24 сентября 768 г. Пипин умер в Сен-Дени; по его желанию, в этом же аббатстве его и похоронили. Несколькими днями раньше он успел разделить свою империю между своими двумя сыновьями, Карлом и Карломаном. Первый получил север, и запад королевства, а Карломан — юго-восток. Карл был коронован в Нуаоне, а его брат — в Суассоне. Однако согласие между ними продлилось недолго. Провидение все уладило: Карломан умер спустя три с половиной года, а его приверженцы присоединились к будущему Карлу Великому, «живому воплощению решительного успеха, которым увенчалось слиянием римских, галльских и германских элементов в единое целое, которому предстояло стать Европой»[76]. И уже в качестве христианского и европейского императора он через некоторое время возобновил «восточную политику», намеченную его отцом.

Прошло несколько лет, прежде чем далекие горизонты и связанная с ними сложная политика начали привлекать внимание молодого короля. В настоящий момент гораздо большее значение для него имел итальянский вопрос и завоевание Саксонии. Он урегулировал первый, сначала отослав назад свою жену, дочь короля лангобардов Дезидерия, а затем разбив его самого. Воспользовавшись принадлежавшим его отцу титулом «короля римлян», он присвоил себе право вмешиваться в дела папства. Он добился провозглашения своего сына Пипина королем Италии. И это государство, в значительной степени, оказалось в зависимости от франкского королевства.

По отношению к саксам Карл применял силу, иногда жестокость и, гораздо реже, политические методы. Медленно и методично он осуществлял настоящее завоевание. Мир был установлен только в 804 г., но еще в 777 г. в Падеборне большинство старейшин и значительная часть народа изъявили Карлу свою покорность.

Возможно, вследствие совпадения в том же году в Ахен прибыл наместник Сарагосы Сулейман ибн ал-Араби. Состоя в оппозиции к кордовскому эмиру, он приехал, чтобы уговорить короля франков предпринять военный поход на север Испании. Весной 778 г. Карл перешел через Пиренеи во главе двух армий. Не получив обещанной ал-Араби помощи, экспедиция обернулась катастрофой. Карлу не удалось даже овладеть Сарагосой. На обратном пути в Ронсевальском ущелье весь франкский арьергард был истреблен.

Это был тяжелый урок для Карла. Походы за Пиренеи оказались намного труднее, чем он полагал. На местное население, состоявшее из жадных до добычи горцев, полагаться было нельзя. Еще хуже то, что союзы с мусульманскими вождями казались ненадежными и почти всегда зависели от постоянно меняющихся отношений между ними. Население с негодованием отвергало возможность их объединения с королем неверных ради борьбы с другими мусульманами. Карл отказался от замысла расширить свои владения за счет территорий по ту сторону Пиренеев. Но безопасность франкского королевства требовала иного; лучше всего было установить вдоль границы «защитную полосу», создав буферное государство, которое наблюдало бы за поведением арабов и, располагая значительными военными средствами, остановило бы их при попытке двинуться на север. Таковым стало королевство Аквитания, во главе которого Карл поставил своего сына Людовика, будущего Людовика Благочестивого.

Годы шли. Став осторожным, Карл отказался от вмешательства, чтобы вернуть принадлежавшую франкам Жерону, и не ответил на просьбы наместника Барселоны, утверждавшего, что его город сдастся ему без боя. Он ограничился проведением операции в рамках территории к северу от города. Именно в этот момент он принял решение направить посольство в Багдад к повелителю правоверных Харуну ар-Рашиду.

Халиф в то время находился на пике своего могущества. Слава о его блеске и богатстве его империи перевалила через море. Всем было известно, что еще совсем молодым принцем он дошел до Босфора во главе военной экспедиции. Каждый год его армии глубоко вонзались во внутренние территории василевса. Карл это знал. И он также знал, что, несмотря на упадок, придворные распри и грозившие отовсюду опасности, его единственным могущественным соперником остается император Византии. Происки греков в Италии раздражали франкского короля. События в Константинополе, где власть оказалась в руках женщины, приказавшей ослепить собственного сына, чтобы занять его место, приводили его в негодование. А на папском престоле сидел Лев III, слабый человек с запятнанной репутацией, против которого выдвигались постыдные обвинения (Карл написал ему, посоветовав «жить достойно»). В этой смутной ситуации западный император и багдадский халиф оставались двумя «столпами вселенной», и было вполне естественно, что Карл хотел если не стать союзником Харуна, то, по крайней мере, установить с ним контакты и быть в курсе его мнений и намерений.