Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен Страница 34

эскадрилий «спасением самой жизни страны» и просил сохранить их всеми силами – ведь Британия уже потеряла тридцать шесть самолетов при обороне Мааса. Французы сказали, что они начали войну, имея 650 истребителей, а теперь их осталось всего 150[245], на что Черчилль ответил: «Мы бомбили все, о чем нас просили, и старались атаковать только те жизненно важные цели, которые помешали бы врагу наступать днем. Неразумно требовать британские самолеты, чтобы они атаковали германские бронемашины и танки. Это следует делать на земле»[246]. Черчилль закончил рассказ о встрече с Верховным военным советом, а затем зачитал вслух только что полученный ответ президента Рузвельта.

Это было не спасительное коммюнике, которого он так ждал. Рузвельт писал, что он конечно же, предельно внимательно рассмотрит все предложения, но любые действия по помощи союзникам потребуют времени[247].

Времени у Западной Европы уже не осталось. Военный кабинет постановил, что в сложившихся обстоятельствах следует объявить в Британии военное положение. Откладывать более было нельзя. Чемберлен предложил премьер-министру на следующий день выступить с обращением к нации[248].

В воскресенье 19 мая, утром, Клементина Черчилль вернулась со службы из церкви Святого Мартина в Полях в центре Лондона. Она ушла, когда священник начал читать пацифистскую проповедь. Уинстон сказал ей: «Ты должна была крикнуть „Позор!“ – ведь он осквернил дом Господень ложью!»[249] В такие времена нации был нужен не пацифизм. И сам Черчилль собирался призвать народ к совершенно иному. В тот же день после «тяжелейшей недели [Черчилль] вернулся в Чартвелл… чтобы немного побыть на свежем воздухе. Он кормил единственного оставшегося черного лебедя (остальных съели лисы)»[250]. Однако почти сразу же его вызвали обратно на Даунинг-стрит, 10. Военный кабинет собрался в половине пятого.

Франция все еще не перешла в контрнаступление. Германская армия стремительно продвигалась к побережью, и возник вопрос возможного отвода четырехсоттысячного британского экспедиционного корпуса от бельгийской границы к порту Дюнкерк. Такое предложение военных вызвало серьезные разногласия среди членов Кабинета. Уинстон считал, что если войска начнут отступление, то окажутся слишком уязвимы для бомбардировок и «серьезные потери станут лишь вопросом времени… Нам надо признать, что бельгийская армия полностью потеряна, но мы никак им не поможем, если пожертвуем армией собственной»[251].

Заседание военного кабинета закончилось. И в шесть вечера Черчилль наконец-то приступил к составлению речи. Он сидел в своем кабинете в Адмиралтействе, с ручкой в руке перед листом чистой бумаги. И снова перед ним встал важнейший вопрос: какие выбрать слова? В каком порядке их поставить? Какие струны затронуть, а каких лучше избегать? Перо и воображение ему не изменили, и через три часа он уже сидел перед микрофоном ВВС, а перед ним лежали исписанные страницы. Ему предстояло вновь вдохнуть силы в близкую к панике нацию.

Публика никогда не видит репетиций речей, иначе они превратились бы в фарс. Как пишет биограф Уильям Манчестер, «После сорока лет в Палате общин Черчилль инстинктивно качал головой слева направо [во время выступления]. На радио это делать было нельзя, поэтому Тайрон Гатри из „Олд Вик“ [лондонский театр] стоял за ним и крепко держал уши [Уинстона], пока тот говорил…»[252]

Держал уши? Представьте себе эту картину, а потом прочитайте речь Черчилля. Настенные часы в студии показали девять часов, зажглась зеленая лампочка, и Черчилль заговорил в микрофон: «В час суровых испытаний для нашей страны, для нашей империи, для наших союзников и, наконец, для всех, кому дорого дело мира, я впервые обращаюсь к вам как премьер-министр. Во Франции и Фландрии идут ожесточенные бои. Умело сочетая воздушные бомбардировки с ударами тяжелых танковых соединений, немцы смогли прорвать французскую оборону к северу от линии Мажино. Колонны тяжелой германской бронетехники устремились в образовавшуюся брешь и принялись опустошать оккупируемые территории, которые в первые несколько дней после прорыва оказались полностью беззащитны. Противник проник далеко вглубь страны, всюду сея страх и смятение. На помощь танкистам устремились грузовики с пехотой, а вслед за ними – и основные силы противника. Однако в последние несколько дней при мощной поддержке королевских ВВС французам удалось перегруппировать войска с целью остановки прорыва и нанесения удара по вклинившимся в их позиции вражеским соединениям.

Нас не должно пугать неожиданное появление бронетехники противника за линией фронта. Да, боевые машины немцев порой проникают за наши оборонительные рубежи, но и французы, со своей стороны, также на некоторых участках ведут активные боевые действия в тылу противника. При этом, разумеется, обе стороны подвергают себя крайней опасности. Однако если руководство французской армией и британскими соединениями будет осуществляться должным образом – а я надеюсь, что так оно и будет, – и если французы снова продемонстрируют свое умение быстро оправляться от неудач и переходить в контратаку, если британская армия в очередной раз подтвердит, что она может оказывать упорное сопротивление и отважно сражаться, тогда ситуация в одночасье изменится самым коренным образом.

Безусловно, глупо отрицать всю серьезность нынешнего положения. Но еще неразумнее предаваться отчаянию и опускать руки, полагая, что одна-единственная вылазка механизированных частей противника, какими бы грозными они ни казались, способна за несколько недель или месяцев привести к поражению отлично обученной и экипированной армии численностью около четырех миллионов человек. Мы уверены, что вскоре фронт во Франции стабилизируется и в бой вступят основные части всех войск, что позволит французским и британским солдатам сражаться с врагом на равных. Лично я готов поручиться за боеспособность французской армии и эффективность ее командования. До сих пор в военных действиях участвовала только небольшая часть ее подразделений, а вторжение противника пока наблюдалось лишь на очень небольшой территории страны. Есть некоторые основания полагать, что противник уже задействовал практически все свои специализированные и механизированные соединения, которые, как мы знаем, в боях понесли весьма существенные потери. Отныне я призываю каждого, кто вступает в борьбу с врагами, будь то офицер или солдат, бригада или дивизия, постараться сделать все, чтобы внести достойный вклад в наше общее дело, на каких бы рубежах вам ни пришлось сражаться. Нашим войскам пора перестать прятаться за бетонные линии укреплений и естественные преграды. Нынче самое время осознать, что вернуть боевое превосходство мы можем лишь одним способом – решительной и яростной атакой. И эта мысль должна глубоко укорениться в сознании не только высшего командования, но и каждого бойца.

В воздушных сражениях – часто в условиях значительного превосходства сил противника, превосходства, которое вплоть до настоящего времени считалось подавляющим, – на каждый наш сбитый самолет приходится по