Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет) Страница 34

На Святках (5–го января,), Миша Сухотин (пасынок Татьяны Львовны) читал книгу профессора Коркунова о русском государственном праве. Л. Н. взял ее и стал просматривать. Просидел чуть не весь вечер и вышел взволнованный и возбужденный.

— У меня даже перебои сделались, — сказал он. — В этой, да и вообще во всех юридических книгах, трактующих о разных «правах», говорится о чем угодно, только не о существе дела. Говорится о «субъекте и объекте» права — я никогда не мог понять и никто не мог растолковать мне, что, собственно, под этими словами подразумевается, — и тому подобной путанице; но как только дело доходит до существа вопроса, сейчас же автор отклоняется в сторону и прячется за своими объектами и субъектами.

Дальше Л. Н. сказал:

— Вот что удивительно: я всю жизнь стремился к знанию, искал и ищу его, а так называемые люди науки говорят, что я отрицаю науку; я всю жизнь занят религиозными вопросами и вне их не вижу смысла в человеческом существовании, а так называемые религиозные люди считают меня безбожником…

Тогда же, в январе, Л. Н. говорил, что ему хотелось бы написать целую серию рассказов для «Круга Чтения», который он теперь составил, и что у него намечено уже много тем для этого.

— Жить остается только одну минуту, а работы на сто лет, — сказал он.

А когда потом, вечером, я играл прелюдии Шопена и сыграл первую, Л. Н. сказал:

— Вот какие надо писать рассказы!

Был тогда же интересный разговор о «Душечке» Чехова, по поводу письма Горбунова (редактор издательской фирмы «Посредник»), отсоветовавшего помещать этот рассказ в «Круг Чтения». Л.H., наоборот, решил непременно его оставить и отзывался с большой похвалой об этом рассказе. Я не стану записывать его слов, так как только на днях Л. Н. написал предисловие к «Душечке», в котором ярко выразил свое отношение к этому рассказу. О письме Горбунова Л. Н. сказал:

— Я чувствую здесь женское на него влияние. Современное путаное мировоззрение считает устарелою, отжившею способность женщины отдаться всем существом любви — а это ее драгоценнейшая, лучшая черта и ее истинное назначение, а никак не сходки, курсы, революции и т. д.

О бетховенской музыке Л. Н. сказал, что она иногда приедается ему, как это, по его мнению, часто бывает с тем, что сразу очень поражает. То же, например, было у него с картинами Ге.

12 июня. Лето мы с женой проводим в Телятенках, небольшом имении Александры Львовны, верстах в двух от Ясной Поляны.

На днях в Ясной читал только что законченный Л. Н. превосходный рассказ «Корней Васильев». Л. Н. пишет сейчас опять новый рассказ «За что». Недавно написал рассказ «Молитва». Все эти рассказы будут им, вероятно, помещены в отделе так называемых «недельных чтений» в большом сборнике (в двух томах) изречений писателей и мыслителей всех времен и народов, расположенных в календарном порядке. Над собранием этим, которое Л. Н. назвал «Круг Чтения», он работает уже больше года. Результатом первой мысли о такой книге был небольшой сборник: «Мысли мудрых людей», составленный Л. Н. еще в Крыму.

16 июня. Еще с февраля записаны у меня слова Л.H.:

— Бессмертие, разумеется неполное, осуществляется несомненно в потомстве. Как сильно в человеке стремление к бессмертию, яснее всего видно в постоянной заботе о том, чтобы оставить по себе след после смерти. Казалось бы, какое человеку дело до того, что об нем скажут и будут ли его помнить, когда он исчезнет, а между тем сколько усилий делает он для этого.

Л. Н. говорил о молоканах, что ему несимпатичен их религиозный формализм. Он проводит в этом отношении параллель между молоканами и англичанами. У Л. Н. весною был Вогюэ — сын, о котором он сказал:

— Это — типичный француз во всем — от панталон до образа мыслей. Его отец перевел «Три смерти» и писал мне давно об этом. У меня на совести осталось, что я ему не ответил, и я был рад случаю высказать это сыну.

Л. Н очень удивил рассказ молодого Вогюэ о том, что его отец работает по ночам и много при этом курит.

Л. Н. сказал:

— Мне представляется, что француз должен утром, обтеревшись одеколоном докрасна, напиться кофе и сесть спокойно работать.

— Я всегда пишу по утрам. Мне приятно было недавно узнать, что Руссо так же утром, проснувшись, делал небольшую прогулку и садился за работу. Утром голова особенно свежа. Лучшие мысли чаще всего приходят утром после пробуждения, еще в постели или на прогулке. Многие писатели работают по ночам. Достоевский писал всегда ночью. В писателе должно быть всегда двое — писатель и критик. И вот при ночной работе, да еще с папироской, хотя творческая работа идет энергично, критик большей частью отсутствует, и это очень опасно.

О музыке Л. Н. часто говорит, что не может найти подходящего определения ее. Как‑то весной он сказал:

— Музыка — это стенография чувства. Так трудно поддающиеся описанию словом чувства передаются непосредственно человеку в музыке, и в этом ее сила и значение.

Как‑то, еще довольно давно, Л. Н. сказал:

— Жизнь — настоящее. Все, пережитое человеком, остается в нем, как воспоминание. Мы всегда живем воспоминаниями. Я часто сильнее чувствую не пережитое мною действительно, а то, что я писал и переживал с людьми, которых описывал. Они сделались так же моими воспоминаниями, как действительно пережитое.

Теперь на днях был аналогичный разговор. Л. Н. сказал:

— В то время, когда так называемые несчастья случаются, их обыкновенно не чувствуешь, как рану в момент ее получения, и только постепенно сила горя растет, сделавшись воспоминанием, т. е. став не вне меня, а уже во мне. Однако, прожив свою долгую жизнь, я замечаю, что все дурное, тяжелое не сделалось мною: оно как‑то проходит мимо; а, наоборот, все те хорошие чувства, любовные отношения с людьми, детство, — все хорошее — с особенной ясностью встает в памяти.

Татьяна Львовна сказала:

— А как же у Пушкина: воспоминание — «свой длинный развивает свиток» и дальше: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю» и т. д.

Л. Н. ответил:

— Это совсем другое. Уметь переживать и живо чувствовать все свое зло с такой силой — это драгоценное, нужное свойство. Счастлив и особенно значителен только такой человек, который умеет это так живо переживать, как Пушкин.

6 июля. Ходили на песочные ямы (место вблизи Ясной Поляны, где добывается желтый песок). Во время прогулки Горбунов спросил про религиозно — философскую книгу Александра Добролюбова («Из книги невидимой» этого замечательного деятеля в области свободных религиозных исканий. Его последователи образовали секту «Добролюбовцев» — на основах христианского анархизма. Добролюбов начал свою литературную деятельность с писания стихов так называемого «декадентского» направления). Л. Н. сказал о книге: