Лев Лурье - Хищницы Страница 34

У Корша Шабельская не выдержала. Актеры работали сутками напролет, в театре действовали почти фабричные темпы, дебютанты выходили на сцену один за другим. Шабельская решила уйти. В ней было много парадоксального, но чуть ли не главное – невероятная, местами почти нездоровая, амбициозность. Как она напишет значительно позже, «возле Гламы и Рыбчинской места не было».

Из воспоминаний А. Амфитеатрова: «Конечно, делать театральную карьеру, как многие другие, артисткой средней руки она очень и очень могла бы. Но само сознание недюжинной натуры вооружило ее, как истинно трагическую неудачницу, громадным честолюбием: не Корш какой-нибудь ей мечтался, а европейская слава, русская Сара Бернар, русская Фанни Вольтер».

Она всю жизнь как будто ходила по кругу. Всегда одно и то же: надежда, крах, неожиданное удачное знакомство. Очередной мудрый кавалер предлагает ей место, на этот раз точно беспроигрышное, – она срывается. А дальше как всегда: надежда, крах… Казалось, так может продлиться до бесконечности, точнее – до самой смерти.

В 1884 году роль «мудрого мужчины» сыграл Эрнст Поссарт. Знаменитый немецкий режиссер и актер, руководитель Мюнхенского придворного театра, красавец и трагик, Эрнст Поссарт приехал в Москву с гастролями. Город взорвался. Москвичи, особенно дамы, бредили Поссартом. Чехов смеялся: «На Поссарта ходит вся Москва, начиная с просвещенных генералов и кончая невежественными охотнорядцами. Девять десятых из них знают по-немецки только «шпрехен зи дойч» да «шнапс тринкен». Шекспира отродясь не видали и не слыхали, но тем не менее идут на Поссарта… Не повидать Поссарта считается у нас мове-жанром».

Магическому обаянию немца поддалась и Шабельская. А тот расхваливал глубину и «истинную художественность» немецких театров, намекая, очевидно, что именно там, в Германии, талант и красоту Елизаветы Александровны наконец оценят по достоинству.

И Шабельская уезжает, но не работать, а снова учиться – в Венскую консерваторию. Деньги дает очередной любовник – богатый московский купец.

Из Елизаветы в Эльзы

По-немецки Шабельская знала слов десять, не больше. Пришлось не сцены репетировать, а глаголы учить. Еще два года упорных занятий. К тому времени, как Шабельская закончила консерваторию, ей было 30 лет. В Вене ей как актрисе впервые повезло. В романе, написанном через 30 лет, Шабельская опишет свой венский дебют как феерический, прямо-таки небывалый успех. Ее героиня, Ольга Бельская, получит все, о чем так долго мечтала сама Елизавета Александровна – главную роль на первой сцене Вены, в Бургтеатре. Ей будут рукоплескать вся австрийская аристократия и сам император с семьей из царской ложи.

Писательница Шабельская хвалит актрису Шабельскую с особым, почти эротическим наслаждением: «Высокая, стройная, гибкая, в классической белой одежде, она казалась греческой статуей, сошедшей с пьедестала. Каждое движение ее просилось на картину… поворот прелестной головки, полуулыбка, блеск задумчивых глаз были так просты, жизненны и вместе с тем неподражаемо прекрасны, что чуткая венская публика, привыкшая ценить не только эффектные места ролей и истерические крики артистов, но и художественную простоту и неподдельное изящество позы и жеста, разразилась неожиданно для себя самой громкими аплодисментами…»

На деле, Шабельская ни в каком Бургтеатре, конечно, не играла. Он открылся только через 5 лет после ее выпуска из Венской консерватории, в это время Эльза уже покоряла Берлин. Но в консерватории белокурую красавицу из России все-таки заметили – пригласили в Аугсбург, а потом в Базель, где, по ее словам, играла она с «огромным успехом». Эти 4 года были, пожалуй, самыми успешными в ее театральной карьере.

В 1888 году Шабельская едет в столицу Германского рейха, в Берлин, поближе к большим сценам. В Германии она получает ангажемент в Резиденцтеатр, там же работает Поль Линдау – известный критик и драматург. Очень быстро Линдау и Шабельская становятся любовниками.

В Германии он – настоящая звезда, почти как Чехов в России, пьесы Линдау идут чуть ли не во всех театрах страны, а его авторитет в театральной критике – непререкаем. Буквально, как он скажет, так и будет. Удастся ли постановка, станет ли дебютантка звездой, купят ли пьесу на будущий сезон? Линдау своей ролью судьи весьма доволен. Он очень трудолюбив – бесконечно пишет, ставит, переводит, того же требует и от Шабельской.

После всех академий и консерваторий Линдау сам учит ее играть. Королева флирта, она могла быть на сцене жеманной, царственно красивой, но только не искренней. Линдау почти на 20 лет старше Шабельской. Ему 50, ей чуть больше 30. Своими репетициями он, очевидно, добивается успеха. В Резиденцтеатре ей доверяют главные роли. Сначала известный критик всячески поддерживает свою протеже, но неожиданно все меняется.

Шабельская жаловалалсь: «Линдау! Бог бы с ним, все ему могу простить. Но мой театр ему был не по душе. Отвлекал от него. Репетиции, уроки – неудобно. Ему выгодней, чтоб каждую минуту была к его услугам. Директора спешили угодить важному критику и ролей мне больше не давали».

Буквально так и случилось. Линдау не хотел, чтобы Шабельская слишком уходила в работу, был очень ревнив. Он – влиятелен, знаменит, но далеко не молод, совсем не красив, а на Эльзу всегда смотрело столько влюбленных глаз. Линдау попросил руководителей театров «не перегружать» Елизавету Александровну. Шабельская сначала не понимала, что происходит. Жалование ей платили исправно, но вот работы становилось все меньше и меньше. Но потом догадалась: все дело в Линдау. Она вне себя – его собственническое отношение она была готова терпеть, но такую подлость…

Женщина импульсивная и решительная, Шабельская бросает пожилого критика. Тот вне себя обещает: если она уйдет, ни на одной сцене Берлина для нее не найдется места. О театре можно будет забыть. Шабельская в бешенстве. Но решения своего не меняет. Весь следующий год, до конца театрального контракта, ей платят жалование, но на сцену актриса не выходит ни разу.

Шабельская обращается во все театры подряд. Но ответ везде одинаков: «Простите, фрау, труппа заполнена, вакансий нет». Линдау исполнил обещание. Она закидывает письмами газеты – просит о помощи журналистов, требует справедливости. Но и там ничего – критик слишком уважаем, а она – какая-то заезжая актриса. Единственный журналист, откликнувшийся на мольбы Шабельской – молодой социал-демократ Франц Меринг. Революционер и теоретик марксизма, Меринг презирает Линдау за его буржуазные взгляды и ретроградство.

Меринг развернул в прессе шумную кампанию, с помощью которой надеялся разоблачить Линдау. «Театралы и газетчики подвергли молодую актрису бойкоту только потому, что она осмелилась уйти от старого критика». Меринг обвинял журналистов в трусости и продажности. Успеха «в деле Линдау» Франц Меринг так и не добился. Влияния у критика было несравненно больше.