Павленко Иванович - Петр Первый и его время Страница 34

Не сразу сложились обязанности Сената. Сохранилось три редакции указа с перечислением поручений Сенату на время отсутствия царя. В окончательной редакции Петр повелевал этому учреждению наДлюдать за правосудием и расходованием денег. В указе была помещена крылатая фраза: «Деньги суть артериею войны». Далее перечислялись пути увеличения денежных поступлений в казну. По мнению Петра, следовало «потщиться» о повышении прибыли от продажи соли, расширить торговлю с Китаем и Ираном.

Круг вопросов, которые должен был решать Сенат, как видим, был сравнительно узок — в указе, например, ничего не сказано о взимании налогов, наборе рекрутов, строительных работах государственного значения и т. д. и т. п. Этого рода обязанности возлагались на Сенат позже, в процессе его деятельности.

Более четко были определены права высшего учреждения: «всякий их указам да будет послушен так, как нам самому, под жестоким наказанием или смертию, по вине смотря». Даже указы, наносившие ущерб государству, надлежало выполнять безоговорочно, «до нашего возвращения». Впрочем, и в определении прав Сената ничего не сказано о месте этого учреждения в государственном механизме, об отношении к нему всех прочих учреждений страны.

Указ об учреждении Сената содержал пункт о создании в стране неведомой ранее должности с иностранным названием — фискалов. О них сказано было глухо: «Учинить фискалов во всяких делах, а как быть им, пришлетца известие». Такое «известие» Петр прислал через три дня — 5 марта 1711 г. В нем было сказано об обязанностях нового должностного лица: «Дела же его сие суть: должен он над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправой суд, также и в сборе казны и протче-го. И кто неправду учинит, то должен позвать его перед Сенат (какой высокой степени ни есть) и тамо его уличать. И буде уличит кого, то половина штрафа в казну, а другая ему, фискалу». Итак, фискал должен был осуществлять негласный, тайный надзор над всем и вся. Задача фискала состояла не в предупреждении преступления и не в пресечении его в самом зародыше, а в регистрации уже совершенного преступления и разоблачении преступника.

Вместо жалованья фискал получал половину штрафа, взимавшегося с виновника. Рукою Петра был вписан пункт, освобождавший фискала от ответственности за неправый донос: «Буде же и не уличит (не докажет виновность. — Я. П.) отнюдь фискалу в вину не ставить, ниже досадовать под жестоким наказанием и разореньем всего имения». Промысел фискала обеспечивал его безбедной жизнью, и никакая беда не подстерегала его, даже если он явно клеветал. Поставленный на страже законности и справедливости, фискал сам попирал справедливость.

Полная безнаказанность фискала, неограниченные возможности для его произвола вызвали враждебное отношение к этой должности со стороны всех слоев. Устюжские фискалы жаловались на то, что их всячески поносят и называют не фискалами, ' а свисталами. Некоторые из сенаторов величали их антихристами и плутами.

Осуждали должность фискалов и церковные иерархи, причем местоблюститель патриаршего престола Стефан Яворский отважился публично, в проповеди, высказать протест против безнаказанности фискалов. Свои рассуждения на этот счет он заключил выводом: «искал он моей головы, поклеп на меня сложил, а не довел (не доказал.—Я. Я.) — пусть положит свою голову».

Публичное слово Стефана Яворского вызвало гнев царя, и местоблюстителю пришлось потом перед ним оправдываться. Тем не менее царь вынужден был внять доводам Стефана Яворского, и в 1714 г. он издал указ, установивший фискалу за неправый донос кару, которую довелось бы учинить обвиняемому, если бы обвинение было доказано. Восторжествовал принцип, изложенный Яворским: «Искал он моей головы… а не довел, — пусть положит свою голову».

Должность фискала могла возникнуть только в абсолютистском государстве, где народ безмолвствовал и отсутствовала какая бы то ни было общественная инициатива и гласность. Сама форма контроля за деятельностью чиновников тоже была негласной, тайной.

Создание Сената и учреждение фискалов положило начало реформам высших и центральных учреждений. В последующие годы, когда накал борьбы на театре военных действий спадет, Петр продолжит административные преобразования, придав им более целенаправленный характер.

Распорядившись относительно Сената и фискалов, царь отправился к армии, имея готовый план военных действий. Суть его состояла в том, чтобы громить неприятеля не на своей, а на вражеской территории. Для этого Петр располагал, по крайней мере, двумя вескими основаниями. Одно состояло в том, что всем были известны бесчинства крымских татар и османов, и если им представится возможность для вторжения на русские земли, начнется повальный грабеж, увод скота, пленение гражданского населения с целью последующей продажи пленных на невольничьих рынках, предание огню населенных пунктов и т. д. Другой довод, не менее важный, состоял в том, что Петр рассчитывал на присоединение к русской армии валашского господаря Бран-кована и молдавского господаря Кантемира.

Царь полагал, что вслед за этим против османских поработителей восстанут другие христианские народы — сербы и, особенно, болгары.

Но для того, чтобы Бранкован и Кантемир стали союзниками России, а болгары и сербы с оружием в руках выступили против османского гнета, надобно было, чтобы русская армия раньше османской достигла Дуная. Вот почему Петр то и дело напоминал Шереметеву «ити с поспешанием», «дабы вы немедленно отправили полки в марш в назначенные места», «А маршировать весьма нужно, понеже, ежеле пехота не поспеет, а неприятель на одну конницу нападет, то не без великова страху».

Сколько ни старался фельдмаршал достичь «указных мест» в сроки, намеченные Петром, сделать ему это не удавалось. Причиной опоздания являлась не только природная медлительность фельдмаршала, но и ряд неблагоприятных условий, крайне усложнявших марш русской армии.

Историки не располагают сведениями о том, как русская армия преодолевала огромное расстояние к берегам Дуная, но в их распоряжении имеется походный журнал самого Шереметева, по которому можно судить о трудностях пути.

Шереметев оставил Ригу позже армии — 11 февраля. Ему пришлось преодолевать расстояние, пересаживаясь из кареты в лодку и с лодки вновь в карету. Причина тому — необычайно рано наступившая весна и бурные паводки. В конце февраля Походный журнал пестрит такими записями: «Великая теплота и снег, и дождь». Наконец мокрые снегопады и дожди прекратились, но половодье вызвало" такой разлив рек, что во многих местах единственным средством передвижения были лодки. Все это задержало фельдмаршала в Минске на 16 дней. Заметим, что Шереметев двигался налегке. Можно лишь догадываться, насколько трудно было преодолевать расстояние десяткам тысяч солдат и офицеров, обремененных обозом, артиллерией.