Михаил Черейский - Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка Страница 34

Зато лазал на стремянку и книги разглядывал вволю, особенно энциклопедии, которых у профессора было как минимум пять: Брокгауз и Ефрон, Британская чуть ли не в ста томах, Лярусс, какая-то немецкая и, разумеется, Большая советская. Чувствовалось, что эту библиотеку не сам хозяин квартиры начал собирать, а кто-то задолго до него. Я и спросил об этом, в ответ на что профессор показал мне на портрет старца в мундире и сказал, что это его дед, профессор Петербургского университета и член Российской академии наук. И два сына академика тоже были профессорами, и все по естественным наукам. И все, разумеется, покупали книги, так что неудивительно, что получилось такое собрание. А вот что в блокаду эти книги не сожгли — это на самом деле достойно удивления. У меня, говорит, была бронь от армии, только я ею не воспользовался и отслужил всю войну, а свою бронь, фигурально выражаясь, перевел на книги, и они всю блокаду пролежали замурованными в институтском подвале — от греха подальше.

Наш интернациональный друг

В числе близких приятелей моих родителей была чета Лехтимяки — Эйно и Варя. Эйно с мамой были школьными приятелями — до войны учились в одном классе 206-й школы на Фонтанке, и их выпускной вечер пришелся на 21 июня 1941 года. После войны они оказались в числе немногих уцелевших одноклассников, знакомство возобновилось и продолжалось еще четыре десятка лет.

Эйно можно было без преувеличения назвать ходячим интернационалом. По отцу он был финном, а по матери — швейцарцем немецкого происхождения. Родился Эйно в Китае, но с годовалого возраста и до двенадцати лет жил в США. Его родители, и в особенности отец, были поистине удивительными людьми.

Вернер Лехтимяки родился в деревне недалеко от Або (теперешнего Турку). Его старший брат Конрад впоследствии стал известным финским писателем. В двадцатилетием возрасте Вернер уехал в Америку, работал там ковбоем на ранчо и матросом на пароходах на Миссисипи. Во время Первой мировой войны он перебрался в Петроград и устроился в английскую автомобильную фирму «Уоксхолл». После Октябрьской революции ставший к тому времени большевиком Вернер вернулся в Финляндию, организовал в родном Турку отряд финской Красной армии и какое-то время даже был главнокомандующим Восточным фронтом.

После поражения красных финнов Вернер выучился в Петрограде на летчика, воевал против Юденича и участвовал в подавлении Кронштадтского восстания.

Где-то в это время Вернер — между прочим, красавец мужчина — познакомился с очаровательной певицей Лили Лееманн, которая неведомо как из родного Хайдена в Швейцарии очутилась в военном Петрограде. Еще более загадочен ее отъезд оттуда сразу после окончания Гражданской войны — через Дальний Восток и Харбин — в Шанхай, где Лили получила ангажемент на партии сопрано в местной опере. Скоро к ней перебирается — будто речь идет о поездке из Тулы в Калугу — и соскучившийся Вернер, и в 1923 году в Шанхае появился на свет наш друг Эйно.

То ли ангажемент закончился, то ли — скорее всего — поступило новое задание из Центра, но уже в 1925 году семейство Лехтимяки оказалось в Сан-Франциско, а затем в Нью-Йорке. К американскому образу жизни Вернеру было не привыкать, и вскоре он уже был владельцем фирмы по только начавшим тогда развиваться авиационным перевозкам. А среди его близких знакомых оказался не кто иной, как будущий президент США Ф.-Д. Рузвельт. Все пилоты и механики фирмы были финнами, и в 1935-м они в полном составе со всеми своими двадцатью двумя самолетами отправились строить социализм в СССР.

Так Эйно оказался сначала в Петрозаводске, а затем в Ленинграде. По-русски он не знал ни слова: родители говорили между собой по-немецки и по-английски. Кроме того, Лили научила сына кое-как изъясняться по-француз-ски, а Вернер — по-фински. Три года мальчик учился в спецшколе Коминтерна, а в 1938 году его перевели в 43-ю среднюю школу, которая потом стала 206-й. Перевод этот совпал с внезапным отъездом папы Вернера в длительную командировку — так коминтерновские товарищи объяснили семье внезапное его исчезновение. Только в 1956-м Лили и Эйно узнали, что Вернер был на самом деле арестован по 58-й статье и вскоре расстрелян. По какой-то причине органы держали это в тайне, и никаких репрессивных мер против жены и сына не принималось. Они так и продолжали жить в хорошей квартире на Фонтанке, а соученикам Эйно, в том числе моей маме, было известно, что он сын летчика, который по линии Коминтерна то ли помогает китайским товарищам, то ли борется с финской белогвардей-щиной… Понятно, что симпатичный мальчик, говоривший с милым акцентом и знавший кучу языков, пользовался бешеной популярностью среди одноклассников и особенно одноклассниц.

При своем статусе полуиностранца Эйно мог позволить себе выделяться из тогдашней однообразно и убого одетой массы. Несмотря на все перипетии, его мама Лили периодически получала посылки с одеждой и валютные переводы от швейцарских родственников, и Эйно прогуливался по Невскому настоящим денди еще тогда, когда ни о каких стилягах слыхом не слыхивали. Мама вспоминала, что значки КИМа, ГТО и «Юного ворошиловского стрелка» весьма необычно смотрелись на заграничных куртках и рубашках.

А вдобавок Эйно еще пел, подыгрывая себе на настоящем банджо, настоящие американские народные песни! Когда они с Варей приходили к нам в гости, то после нескольких рюмок Эйно легко поддавался уговорам и в хорошем темпе выдавал «Yes we have no bananas», «Puttin on the Ritz» и с десяток других довоенных хитов. Произношение у него было как у прилежного ученика хорошей нью-йоркской школы. Углядев у меня на столе английскую книжку, Эйно не упускал случая покритиковать мой жлобский, по его выражению, выговор и сам зачитывал вслух пару абзацев для демонстрации нужного прононса и интонации. Я в классе пытался их вопроизвести — и довольно успешно, судя по тому, что учительница принялась допытываться, не слушаю ли я уроки английского по «Голосу Америки» или другой какой вражеской радиостанции.

Вернувшись с фронта, Эйно закончил Ленинградский горный институт и стал геологом. Он специализировался в области гидрогеологии, написал порядочно научных трудов, часть из которых выходила в свет в том самом строительном издательстве, где до пенсии работала редактором моя мама. В конце своей карьеры Эйно Вернерович Лехтимяки был профессором кафедры инженерной геологии ЛИИЖТа, где, как когда-то в молодости, пользовался большой популярностью как импозантный джентльмен и превосходный преподаватель. На его лекциях в аудитории яблоку негде было упасть.

Гениальная Малашка