Алексей Поправкин - 10600 или третий закон Ньютона в жизни Страница 34

— Нормально — говорю.

А он как стал перечислять всё, так у меня и челюсть отвисла. Всё знает, зачем спрашивает?

Уже потом, я спросил его, зачем он меня спрашивал, но ответа не получил. А тогда у меня очень негативное мнение сложилось.

Идёт разбор. Служба безопасности ловит Т.А.Г. с канистрой бензина, которую он вёз грузинским товарищам в Тбилиси. Нарушение. Нельзя возить бензин в багажнике самолёта. Т.А.Г. об этом, о своём нарушении на этом разборе и говорит. А я уж и не помню, что за смешинка на меня напала или это признание так меня развеселило, но я заржал. Наверное, громко. Посмотрел тогда Т.А.Г. на меня и говорит: “Начинаем за границу летать и зря некоторые смеются, некоторые за границу летать не будут“.

31 декабря нас на Воркуту поставили. Погода там Северная. Что хочешь можно ожидать. Но мы пришли и странно, погода хорошая. Мы уже подруливаем к полосе, а диспетчер сообщает нам, что Воркута закрывается на 3 часа чисткой полосы и мы, развернувшись, чертыхаясь, заруливаем на стоянку. До Нового Года остаётся уже меньше 12 часов.

Странно, но через 3 часа полосу почистили и мы снова в небе. Сели нормально и вот уже летим обратно, подлетаем к Архангельску. Даже сердце заколотилось! Я и говорю диспетчеру, мол, можно нам через магазин “Северный“ прямо на Илексу. Конечно, это прямое нарушение фразеологии, но мне хотелось сказать именно так! В магазине “Северном“, обычно собирались лётчики принять 100 грамм, а туда их довозили извозчики, за честь считавшие довести с аэродрома ЛЁТЧИКА. А что касается речки Илексы, то над этой речкой мы начинали работать с Петрозаводском. Экономия расстояния всего-то километров 10, мелочь, но приятно!

Диспетчер мне и отвечает: “Тебе, Лёша, можно!”

После посадки мы слегка отметили, наступающий 94-ый год и дома я уже был за 30 минут до этого плохого года.

Как-то меня вынули из моего экипажа и мы полетели с Пашей С. Мы с Пашей летали ещё в Архангельске, когда нашего Олега почему-то не было. Паша был хорошим вторым пилотом и отличным парнем. Кроме всего, он чинил всё и разбирался во всём, что даже прозвали его нежно “Наш Самоделкин“.

Во всяком случае, сидя в сауне, я поплакался ему, что не могу никак регулятор нагрева у утюга сделать. Так Паша его починил! Мы не были с Пашей друзьями, но он всегда помнил о своих товарищах! Ещё несколько строк о Паше будет впереди. Помните об этом.

Командиром у нас был Мурженко О.Н. Летели мы зимой из далека и погода была зимне-дерьмовой! Всё позакрывалось, но мы всё же сели где-то на запасном и Журженко тогда сказал: ”Ох, и нравится мне с этими Архангельскими мужиками летать!“

Летали мы часов по 30 и очень устали от такой хилой работы. Вообще, когда нет выходных и вдруг появляется, первый день радуешься, на 2-й удивляешься, а на 3-м уже места себе не находишь. Пошли в отпуск.

Мы с моими девчонками поехали в Ульяновск.

Там уже был построен Авиастар и ”Русланы”, самые большие самолёты в мире, которые строились именно там, его, этот мир просто потрясали.

”Руслан”, Ан-124, был моей Мечтой. Я его видел в Шереметьево — думаю, что чувства верующего в храме были такими же, какие были у меня, когда я вошёл во чрево этого гиганта.

В 90-м или 91-ом его показали в Ле-Бурже. Это во Франции, близ Парижа, где каждые 2 года проводятся авиасалоны. Самым большим самолётом считался С-5 ”Galaxy” и там было написано “Если Вы хотите увидеть самый большой самолёт в мире, добро пожаловать на фирму Lockheed!“ Привезли даже усиленное крыло для него, загрузили 120 тонн и послали на 3000 метров — так был рождён новый рекорд.

Для ”Руслана”, правда, ничего не привозили, а загрузив в него 180 тонн, он поднялся на 9600 метров.

— 9650 метров — поправил меня тот лётчик, который участвовал в этом рекорде.

Побеседовали со мной и просили звонить. Это я уже проходил…

Да, возможно был у меня шанс в 88-ом или 89-ом году попасть на Авиастар, но очень уж мне хотелось в Питер, да и про ”Руслан” ещё не было известно. Дима Ч., тот самый, который из больницы меня забирал и летает сейчас в Волго-Днепре на ”Руслане”, как-то сказал, что на его месте должен был быть я. А я считаю, что каждый на своём месте и завидую ему белой завистью.

Закончился отпуск, и снова летаем. Отпуск был какой-то маленький, что нас даже после отпуска не проверяли. Первый рейс в Шереметьево. Первый рабочий день очень грозовым был. В Шереметьево посадочный курс 67 был и мы в поте лица до самого Савёлово эти грозы обходили и вот уже чистое небо и все эти грозы в одну линию слева от нас и висят где-то ближе к полосе и нам не мешают. Мы летим красиво, на малом газе к третьему развороту, снижаясь метров по 5. Мы уже выпустили колёса и подходим к четвёртому. Крутим четвёртый и вот тут-то я и увидел, что там творится. А там молнии, подобно каплям дождя, пронзают свинцовую муть и ждёт нас поток воды и куча неприятностей.

Я помню в 84-ом, ночью, мы заходили в Киеве. Тогда я понял, что с Севера, из-за гроз к полосе не попасть и нам разрешили зайти с Юга. Я очень гордился, что завёл в таких условиях. Диспетчера всегда и почти во всех аэропортах шли нам на встречу и если условия позволяли, мы заходили с той стороны, где было возможно это сделать. Исключение было только в Шереметьево, потому, что интенсивность движения там больше, чем где-либо была и перестраивать поток с Запада на Восток вероятно, было непросто.

Я доложил диспетчеру, но он не поменял посадочный курс и разрешил продолжать заход.

Мы пошли к Югу, то есть к Москве, хотя из виду нас потеряли. Мы были уже вне зоны действия посадочного локатора и вне зоны посадочной системы. У меня были только данные от Внуковского маяка, находящегося 25–30 километров на Юг. Расчёты по этому маяку были произведены ещё в Архангельске и старательно перенесены мной на схему, поэтому, пока маяк работал, я своё место знал очень точно. Выпустили закрылки полностью и начали снижаться.

— Куда мы летим?

— Я выведу вас между дальним и ближним.

Чуть правее проплывали строительные краны и мы всё же попали в ливневые осадки, но это продолжалось не более 5 секунд, треск в наушниках прекратился, наконец, заработал дальний и мы в зоне приёма курсоглиссадной системы. Я помню огромное чрево Боинга-747, стоявшего на предварительном старте, то есть под 90 градусов к полосе и мы доворачиваем на посадочный курс. Заход был почти, как визуальный, которые нам разрешат только через лет 5. Мы сели.

У всех после этого захода тряслись руки…

Курс поменяли, и все эти грозы стали опять против нас. Взлетать, не садиться. Обошли.

В честь нашего захода состоялся разбор и нас обвинили в том, что мы не ушли на запасной.