Даниил Мельников - Двуликий адмирал Страница 34

Гнев Гитлера не знал границ. Он чуял предательство. Фюрер приказал немедленно подготовить приказ о включении абвера в имперское ведомство безопасности. Поединок между СД и абвером закончился в пользу Кальтенбруннера. По его приказу абвер был включен в шестое управление имперского ведомства безопасности, руководимое Шелленбергом.

Канариса отстранили от руководства абвером, но, чтобы не дать повода к слухам о развале фашистской разведки, его назначили на незначительную должность — начальника управления экономической войны. Это, по существу, означало почетную отставку.

Ведомство Канариса закончило свое существование. Сам адмирал мог надеяться теперь лишь на одно — пересидеть на новом месте крушение рейха. Но главари гестапо не собирались дать ему такую возможность. На третий день после покушения на Гитлера, когда волна массовых арестов прокатилась по всей Германии, Канариса арестовали.

Последние дни

Итак мы подошли к концу…

Мы видели Канариса на заре его карьеры, когда он, не брезгуя ничем, пробивался к власти, к ее тайным пружинам, скрытым от глаз столь презираемых им простых смертных. Затем мы видели его на «вершине славы», в те страшные военные годы, когда он плел интриги в масштабе многих стран, когда щупальца абвера легли на карту мира, когда хитроумный адмирал с помощью созданного им аппарата вертел политиками и правителями порабощенной Европы и, сидя в своем кабинете в Берлине, разыгрывал бесчисленные шахматные партии, пешками в которых были каудильо, премьеры, маршалы…

Теперь нам осталось описать последний акт.

Канариса убили нацисты, те самые нацисты, с которыми он связал свою жизнь и слугой которых был.

По иронии судьбы, эпилог его жизни разыгрался в концлагере, созданном, как и все другие нацистские концлагеря, для истребления «неполноценных личностей», людей с «нечистой кровью», антифашистов и коммунистов, с которыми весь свой век боролся Канарис.

Итак, концлагерь Флоссенбюрг… Ряды деревянных бараков и одноэтажное каменное здание. Сорок камер, длинный коридор. В первые годы войны в камеры сажали узников, которые «нарушали лагерный режим», а потом, в 1944—1945 годах, — особо важных преступников; камеры служили карцерами, и путь из них был только один: через коридор во двор, в «контору» концлагеря, а оттуда вновь на лагерный двор — место казни. Звеня кандалами, проходили узники по длинному коридору. В конторе приговоренных к смерти раздевали догола. Последнее унижение, последняя попытка втоптать в грязь все то, что Канарис всегда сбрасывал со счетов, — человеческую душу, человеческое достоинство. И последняя дань тому, перед чем он так преклонялся, — силе, безотказно действующему аппарату, расчетливости… Одежда узников переходила в склады фашистского государства целехонькая и в меру чистая, не загрязненная ни кровью, ни предсмертным потом приговоренных… Эсэсовцы выводили раздетого догола узника во двор. И здесь его либо ставили на колени лицом к свинцовой квадратной пластине, укрепленной в глухой каменной стене, и убивали выстрелом в затылок, либо вешали на одном из шести железных крюков, вбитых в ту же стену.

О последних днях Канариса мы имеем более или менее подробные сведения.

Адмирала посадили в камеру 22, а в камере под номером 21 сидел бывший начальник датской военной разведки обер-лейтенант Ганс Матизен Лундинг, которому удалось спастись благодаря спешной эвакуации лагеря через несколько дней после казни Канариса. Правда, Лундинг не был знаком с Канарисом лично, но он сразу узнал его, так как видел начальника абвера в Копенгагене.

В те дни во Флоссенбюрге находились также бывший начальник фашистского генштаба Гальдер и Шлабрендорф — активный участник заговора 20 июля. Показания этих трех людей, особенно Лундинга, который перестукивался с Канарисом, позволяют воссоздать картину гибели адмирала.

Гальдер выступал свидетелем на процессе эсэсовца Хуппенкотена в Мюнхене в 1951 году, того самого «мясника» Хуппенкотена, подручного Кальтенбруннера, который вел последние, самые жестокие допросы Канариса, а потом отправил его на смерть.

В день казни Канариса Гальдера перевели в Дахау, но он подробно рассказал о том, как вообще проходила процедура казни во Флоссенбюрге, а из показаний Лундинга известно, что таким же образом казнили и Канариса. «В толстых дубовых дверях камер, — рассказывал Гальдер, — были щели, и через них можно было иногда по утрам видеть, как бесшумно скользят голые фигуры людей к углу двора, где совершались казни. После этого был слышен стук подбитых гвоздями сапог эсэсовцев и сквозь щели было видно, как эсэсовцы проносили носилки с трупами».

Шлабрендорф, также выступавший на процессе Хуппенкотена в качестве свидетеля, рассказал, что в день смерти Канариса, гуляя по двору (особо важным узникам во Флоссенбюрге полагалась получасовая прогулка), он заговорил со своим стражником, и тот сказал: «Маленького адмирала сегодня утром повесили; его несколько раз вздергивали и потом снова опускали. Он был такой живучий». Шлабрендорф понял, что речь могла идти только о Вильгельме Канарисе.

Гораздо подробнее показания Лундинга, который общался с Канарисом со дня прибытия адмирала во Флоссенбюрг в феврале 1945 года до его казни 9 апреля 1945 года. Канарис поразил Лундинга своей цепкостью и волей к жизни. По словам датского обер-лейтенанта, он не был ни безучастным, ни сломленным физически.

Почему же Канарис, казавшийся апатичным, почти полубезумным задолго до своего ареста, сравнительно легко переносил заключение во Флоссенбюрге, которому предшествовали долгие месяцы допросов на Принц-Альбрехтштрассе?

Лундинг дает нам на это ответ: Канарис был почти уверен, что ему удастся пережить крушение рейха, которое приближалось с каждым днем (Канариса казнили ровно за месяц до безоговорочной капитуляции Германии). Еще в гестапо, несмотря на строжайшую изоляцию, узники общались между собой: заключенных водили в общее бомбоубежище; к ним поэтому просачивалась кое-какая информация. Да и в концлагере Флоссенбюрг в последние месяцы перед концом войны узники не были полностью оторваны от внешнего мира. Изрядно напуганные конвоиры смотрели на многое сквозь пальцы. Немудрено, что Канарис имел достаточно сведений, чтобы понять: час фашистской Германии фактически уже пробил.

Даже во Флоссенбюрге адмирал не изменил своей тактике: был предельно осторожен и скрытен… Лундингу удалось передать Канарису записку. В ответной записке бывший начальник абвера уверял, что его арест — «результат ошибок и недоразумений», ибо те «преступления, в которых его обвиняют, он никогда не совершал». Перестукиваясь с Лундингом, Канарис беспрестанно уверял, что в руках у гестапо нет «никаких убедительных улик против него».