Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли Страница 34

Дошли до Барклая и сведения о донесении Кутузова царю об оставлении Москвы, в коем говорилось: «Ваше императорское Величество, согласиться изволите, что последствия сии нераздельно связаны с потерею Смоленска и с тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал». Разумеется, с последней фразой согласиться было невозможно, поскольку это противоречило результатам Бородинской битвы.

Все это вынудило Михаила Богдановича обратиться с рапортом об увольнении его от должности по руководству 1-й Западной армией.[73] Просьба его была удовлетворена. (Любопытно, что когда обиженный полководец подал рапорт главнокомандующему об отставке и получил на него согласие, шел сотый день войны. О ста днях Наполеона написана уйма книг. О ста днях Барклая де Толли — ничего.)

В донесении М. И. Кутузова царю (столь взволновавшем столицу и общественность) говорилось: «Главнокомандующий первой армией генерал от инфантерии Барклай де Толли, изъясняя в рапорте… увеличившуюся в нем болезнь, просил об увольнении его от исполняемой им должности. Уважая сие обстоятельство, я склонился на сию его просьбу и принял все обязанности по должности его на себя до тех пор, пока Вашему Императорскому Величеству благоугодно будет назвать для первой армии главнокомандующего».

Однако прежде, чем оставить занимаемый пост, Барклай отдает последний долг тем, кто прошел с ним нелегкий путь от Немана до Бородина, снова подчеркивая в письме к императору, что «судьба империи зависела от сохранения армии, и сражение 26 августа[74] доказало, что, несмотря на все предшествовавшие упорные бои, эта важная задача была вполне достигнута, потому что только хорошо сохраненная и хорошо организованная армия могла сражаться так, как сражалась армия Вашего Величества… в кровавом Бородинском сражении, после которого она и находится в своем настоящем состоянии». И далее: «Государь! Вы будете справедливы по отношению к храбрецам, которых я имею честь представить, и не откажете им в заслуженных ими наградах. Было бы несправедливо, если бы они должны были пострадать вследствие опалы, павшей на того, который имел счастье ими командовать… Что же касается меня… то после того, как 26 августа не исполнилось мое самое горячее желание и провидение пощадило жизнь, составляющую для меня бремя, мне остается умолять Ваше Величество о единственной милости — изъявить свое согласие на просьбу, которую я осмелился повергнуть перед Вами в моем предшествующем всеподданнейшем письме».[75] И далее: «Государь! Состояние расстроенного здоровья не позволяет мне продолжать командование 1-й армией, и я просил его светлость князя Кутузова уволить меня от него и разрешить мне отпуск до выздоровления. Получив отпуск, я отправлюсь теперь в Калугу. Я проведу там некоторое время для лечения, проеду затем в Тулу, где буду ожидать… Вашего Императорского Величества повелеваний относительно своего положения».

В рапорте же к Кутузову (явно рассчитанному на обращение к личному составу 1-й Западной) Михаил Богданович писал: «С прискорбием удаляюсь я от храбрых войск, служивших под моим начальством, ибо мое желание было умереть с ними на поле чести, но болезнь моя сделала совсем неспособным к исполнению моей должности».

Итак, в то время, когда один из командующих западных армий, прошедших путь от Немана до Бородина, тяжело раненный генерал от инфантерии Петр Иванович Багратион умирал, другой генерал от инфантерии, Михаил Богданович Барклай де Толли, тяжело больной, морально опустошенный, готовился оставить действующую армию.

Перед отъездом в беседе с близким человеком, адъютантом В. Левенштерном, он сказал: «Я должен уехать. Это необходимо, так как фельдмаршал не дает мне возможности делать то, что я считаю полезным. При том главное дело сделано, остается пожинать плоды. Я слишком люблю отечество и императора, чтобы не радоваться заранее успехам, коих можно ожидать в будущем. Потомство отдаст мне справедливость. На мою долю выпала неблагодарная часть кампании; на долю Кутузова выпадет часть более приятная и более полезная для его славы. Я бы остался, если бы я не предвидел, что принесет армии больше зла. Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего отечества. Я считал дело Наполеона проигранным с того момента, как он двинулся от Смоленска к столице. Это убеждение перешло во мне в уверенность с той минуты, как он вступил в Москву. Моя заслуга состоит в том, что я передал фельдмаршалу армию хорошо обмундированную, хорошо вооруженную и отнюдь не деморализованную.

Это дает мне право на признательность народа. Быть может, он кинет в меня камень в настоящую минуту, но, наверно, отдаст мне справедливость впоследствии. К тому же император, которому я всегда говорил правду, сумеет поддержать меня против обвинения со стороны общественного мнения. Время сделает остальное: истина подобна солнцу, которое в конце концов всегда разгоняет тучи.

Я сожалею единственно о том, что не могу быть полезен армии и лично всем вам, разделившим со мною труды».

Покидая армию за 16 дней до бегства Наполеона из Москвы, Михаил Богданович произнес: «Великое дело сделано. Теперь остается пожать жатву».

Прощаясь с близкими людьми, сказал: «Я вез экипаж в гору, а вниз он скатится сам при малом руководстве».

Карета генерала засим отправилась в путь, который (по невыясненным до сих пор обстоятельствам) оказался хорошо знаком местному люду. Народ встречал карету опального генерала бранными криками и оскорбительными возгласами: «Вот едет виновник Москвы!», «Изменник России», «Немец-предатель». Вслед за крепкой русской руганью в карету Барклая летели камни и палки. Из экипажа сквозь разбитые стекла видны были негодующие злобные взгляды. Так писал по сему поводу Александр Сергеевич Пушкин:

О вождь несчастливый! Суров был жребий твой,Все в жертву ты принес земле тебе чужой………………………………………………….Народ, таинственно спасаемый тобою,Ругался над твоей священной сединою.

«Я, по крайней мере, не знаю положения более трагичного, более достойного пера Шекспира», — вторил ему А. Н. Витмер.

По приезде в Калугу после столь «горячего народного приема», полагая, что его репутация «позорно заклеймена», Барклай снова обращается к монарху, теперь уже с мольбой «оказать ему благодеяние, как единственную милость, быть совершенно уволенным от службы».

Глава IV

Командовал парадом войск

Наполеон все царство поглотил