Ольга Орлова - Газданов Страница 34

По свидетельству Терапиано, Мережковские в 1927 году решили создать нечто вроде «инкубатора идей», род тайного общества, где все были бы между собой в заговоре в отношении важнейших вопросов, чтобы впоследствии перебросить мост в более широкие эмигрантские круги. Вот почему было выбрано название «Зеленая лампа», вызывающее воспоминание о петербургском кружке в начале XIX века, в котором участвовал Пушкин.

Первое заседание «Лампы» состоялось 5 февраля 1927 года в помещении Русского торгово-промышленного союза. Открывал собрание Владислав Ходасевич. Сообщение, которое он торжественно зачитал на заседании, как и заключительное слово Мережковского «Есть ли цель у поэзии», позже поместили в виде стенографического отчета в журнале «Новый корабль».

В первые годы аудитория «Зеленой лампы» была довольно эмоциональной, что рождало горячие споры. Многие впали у Мережковских в немилость, временную или постоянную, за отношение к «Зеленой лампе». Одним из таких «немилых» стал и Гайто. Однажды Мережковский высказал это вполне определенно:

– Христос завещал нам любить врагов наших. Газданов мне не враг. И я его не люблю!

Гайто платил ему тем же. Он с горечью понимал, что среди «старших» писателей он не находит близких себе людей. Свои эстетические разногласия он сформулировал довольно быстро. Причины личностной неприязни он решится сформулировать много позже. А тогда, покидая «Зеленую лампу», он был убежден, что время все расставит на свои места.

Совсем иначе чувствовал себя Гайто на заседаниях «Кочевья» — литературного объединения, созданного Марком Слонимом в 1927 году, когда он перебрался в Париж. Причины, по которым Марк решил оставить Прагу, были прежде всего личные: его девушка Лариса Бучковская была сбита автомобилем, принадлежавшим председателю Совета министров Чехословакии. Полиция пыталась скрыть обстоятельства ее смерти, но Марк пытался придать этому делу огласку. Дело дошло до слушаний в парламенте. История была крайне неприятна: расследование личной трагедии постепенно приобретало политический характер. После тяжких разбирательств Слониму захотелось покинуть Чехословакию, да и отношения у русской эмиграции с прежде дружественным правительством становились натянутыми, что впрямую сказывалось на финансировании. Сначала Слоник бывал в Париже урывками, проводя по три месяца то во Франции, то в Чехословакии. И уже во время своих кратких приездов стал собирать молодых литераторов, сотрудничавших в «Воле России». К 1932 году журнал в Праге закрылся, и Марк окончательно осел в Париже.

Поначалу «вольнороссовцы» собирались на улице Сен Бенуа возле Сен-Жермен, в ресторане Варэ «У маленького Сен-Бенуа». Про Варэ говорили, что он был не то денщиком, не то лакеем Гийома Аполлинера. В его ресторане бывали и Андре Жид, и Дюгамель, собирались там музыканты и художники, работавшие у Дягилева. Затем решено было «перекочевать» в нижний зал таверны «Дюмениль», которая находилась на Монпарнасе в доме 73. Собрания «Кочевья» стали чрезвычайно популярными, как среди молодых, так и среди маститых литераторов, интересующихся культурой не только русской эмиграции, но и Европы, Америки, Советской России. Желание быть на «передовой» интеллектуального процесса порождало горячие споры, от которых не мог удержаться и сам организатор собраний Слоним:

«На многолюдных собраниях царила полная свобода слова, и ей охотно пользовались ораторы, принадлежавшие к самым различным течениям. Однажды Святополк-Мирский, прославлявший роман Фадеева "Разгром" — роман действительно хороший, хотя и подражательный, — громко заявил, что за несколько его глав готов отдать всего Бунина. Я не выдержал и крикнул: "Дмитрий Петрович! Да вы ведь, вероятно, этого и не думаете, а говорите нарочно, чтобы раздразнить гусей!" Он ухмыльнулся, но промолчал. Этот умный, тонкий и блестящий критик любил поражать своими парадоксами. За его пророчество, что Чехова перестанут читать через десять лет, я назвал его литературным самодуром».

«Кочевье» было одним из немногих эмигрантских объединений, где действительно не «брезговали» советскими писателями, старались относиться к ним непредвзято, обсуждая на заседаниях Владимира Маяковского, Михаила Зощенко, Бориса Пильняка, литературную группу «Перевал». Сюда приходили все, кто хотел уловить направление движения мировой литературы.

Посетители «Кочевья» старались следить за новыми интересными писателями Запада. В бурную дискуссию вылилось обсуждение популярнейшего нашумевшего романа Дейвида Герберта Лоуренса «Любовник леди Чаттерли». Отражение фрейдистских комплексов и откровенность, по мнению некоторых критиков, близкая к порнографии, к бульварному роману, вызывали немало нареканий в адрес англичанина со стороны «умеренных» и восторг со стороны «крайне левых». Большинство сходилось на том, что на русском языке так еще не пишут, но «стоит ли?» — этот вопрос остался открытым. Как только вышел роман Луи Фердинанда Селина «Путешествие на край ночи», Гайто сразу вызвался сделать доклад об этой удивительной книге французского писателя, которого он сразу почувствовал и принял как своего. Он и не предполагал, что всего через несколько лет сам напишет роман, который встанет в один ряд с селиновским «Путешествием».

Вместе с тем одной из главных задач «Кочевья» была попытка понять и угадать значение и назначение эмигрантских писателей. Является ли эмигрантская литература самостоятельным древом или засыхающей ветвью в современной литературе? Что в ней осталось от русской классики прошлого столетия, а что она позаимствовала от современных европейцев? Ответы на эти вопросы искали «кочевники», объявляя темы: «Чего мы хотим? В поисках литературных направлений», «Западничество и восточничество в русской литературе», «Спасение или гибель. Влияние русской литературы на эмиграцию».

С первых заседаний Газданов стал одним из активнейших членов объединения. Здесь он читал свои новые произведения. Только его рассказам и работам было посвящено более двадцати собраний. Первое из них состоялось в мае 1928 года, когда Слоним предложил провести закрытое собрание и разобрать те несколько рассказов, которые Гайто уже успел напечатать в «Воле России». Жестко, сурово и хлестко обсуждали его товарищи «Общество восьмерки пик», «Гостиницу грядущего», «Рассказы о потерянном времени». Уже тогда Гайто понял, насколько различны у «кочевников» представления о назначении

Литературы, о критериях художественности. Большинство из них имело похожие судьбы, интеллектуальный багаж и образ жизни, но каждый стремился к своему «идолу». Гайто задумал написать манифест: что есть искусство подлинное и что подделка. Он писал статью во время летнего перерыва в заседаниях общества. В июне вся общественная жизнь Парижа замирала. Те, кто имел хоть немного денег, старались уехать из столицы,