Валерий Шубинский - Азеф Страница 34

20 сентября он сообщает:

«Насколько достоверно, ручаться не могу, но в самом ближайшем будущем направляются отсюда с террористическими планами по отношению к Великому Князю Сергею Александровичу следующие лица: Ольга Таратута, Николай Романов, Вера Григорьевна Мятлицкая и Краков»[108].

Другими словами, агент Раскин отвлекал внимание от действительно готовящегося теракта: о Сергее Александровиче в этот момент никто и не думал. В том же письме — замечательная фраза:

«Среди социалистов-революционеров господствует полнейшее уныние после всех русских провалов»[109].

Полицейским начальникам, пребывавшим в эйфории после ареста Гершуни, это казалось вполне достоверным. Между тем ничего не было столь далеким от истины.

На прямые вопросы агент давал неточные или просто ложные ответы, которым он умел придать достоверность, упоминая конкретных информаторов и конкретные обстоятельства. Например, в одном из писем он ссылается на некий «разговор с Бурцевым в Clarens’e». Ни в этом месте, ни в другом Азеф с Бурцевым в 1903 году не встречался: он просто вытащил из уголков памяти первое попавшееся имя. Удивительно, как чувствует человек дыхание своей судьбы — чувствует загодя, за годы!

А на вопрос о Егоре Сазонове, высказывавшем, по сведениям полиции, прямое намерение убить Плеве, Азеф невозмутимо отвечал, что Егора Сазонова не знает, знаком только с его братом Изотом.

Поскольку сообщать что бы то ни было реальное про эсеров Азеф в этот момент не хотел, а изображать работу надо было, он заполнял письма слухами из социал-демократического лагеря — путаными и неточными.

«Упомянутая в прошлом письме Любовь Аксельрод теперь поехала в Женеву и говорят, что от „Искры“ туда едет Бронштейн (Троцкий), хотя другие говорят, что Троцкий туда не поедет, т. к. произошел раскол в редакции „Искры“… Ленин и Плеханов желают, чтобы Центральный комитет партии социал-демократической был перенесен за границу и все дела сосредоточились бы в руках Ленина и Плеханова. Оппозиция же думает, что Центральный комитет партии социал-демократической должен быть в России»[110].

Кое-какие сведения сообщал он о финляндских (шведоязычных) сепаратистах, в том числе о Конни Циллиакусе (этот жизнелюбивый и колоритный человек, душа общества, охотник, путешественник, впоследствии ярко отметился в 1905 году: через него шли в Россию японские деньги).

Начальники сами заметили, что как-то Азеф сник, сдал, что он не тот, пассивен, «приходится его подгонять». Поэтому никто не огорчился, когда 16(29) октября Евгений Филиппович обратился с такой просьбой:

«Что касается меня, то вряд ли мне удобно жить постоянно в Женеве. Лучше всего мне поселиться при каком-нибудь деле своем, которое мне надо устроить, но для этого надо на очень короткое время съездить в Россию. Жить без дела и службы мне неудобно — могу провалиться тоже… Здесь и из России получаются упорные слухи, что Плеве выходит в отставку»[111].

Азеф получил санкцию на возвращение в Россию — а ему того и надо было. Заодно начальники рассеяли слухи об отставке Плеве: нет, ничего подобного.

К тому времени братья Иосиф и Игнатий Мацеевские уже вели детальные наблюдения за передвижением Плеве. В начале ноября в Петербург из Женевы был направлен Азефом Савинков, который должен был руководить «холуями»-наблюдателями и координировать их работу. Азеф обещал приехать через три дня.

Поселившийся в столице Савинков столкнулся с рядом трудностей. «Наружку» боевики использовали впервые, быт уличных торговцев Азеф и Савинков представляли себе чисто теоретически. Оказалось, например, что «…положение табачника затрудняется не только преследованием полиции, но и конкуренцией других торговцев. Места на улице все откуплены, и приходится спорить с теми, кто издавна занимает их. Кроме того, торговец вразнос не имеет права останавливаться на мостовой: по полицейским правилам, он обязан беспрерывно находиться в движении».

У второго наблюдателя — извозчика — были свои проблемы. Главное же — Азеф все не приезжал и не отвечал на письма.

В конце концов, нервы Савинкова не выдержали. После визита какого-то подозрительного незнакомца он решил, что полиция напала на его след, и бежал из Петербурга. Через Киев и Сувалки (где с помощью контрабандистов «на еврейской балагуле»[112] можно было без паспорта пересечь границу) он добрался до Женевы, где предстал перед удивленным Черновым; тот сказал ему, что Азеф уже по пути в Россию, а за подробностями перенаправил к Гоцу, находившемуся в Ницце; Гоц, когда Савинков до него добрался, объяснил, что «Валентин Кузьмич… не мог выехать раньше, потому что его задержали работы по динамитной технике. Письма до вас не дошли отчасти по вашей вине: вы дали неточный адрес».

Засим Савинкову приказано было возвращаться в Петербург. Но тот непременно хотел встретиться с Азефом и получить от него более подробные инструкции. Кроме того, он просил разрешения взять с собой Каляева. Гоц дал на это добро; кроме того, он снабдил Савинкова паролями и адресами явок («Если вы не встретите Азефа, вы будете все-таки в силах продолжать начатое дело. Но поезжайте сейчас же, сегодня же обратно в Россию»).

Савинков (с английским паспортом) и Каляев (с русским) отправились на родину, но почему-то не в Петербург, а в Москву, и там в конце января встретились с Азефом.

Все это создает впечатление изрядной неразберихи. Но эсеры впервые затевали такое сложное покушение, со множеством участников, основанное на плане и расчете, а не на авантюре. Организация еще хромала.

Между тем в Петербурге параллельно пыталась «работать» Клитчоглу. Полиция уже напала на след этой группы и имела представление о ее целях и составе.

Вернемся, однако, к Азефу, к (теперь уже) «Валентину Кузьмичу». Что делал он эти три месяца?

Достоверно известно следующее: в Россию (в Петербург) он приехал лишь 14 января 1904 года, имея при себе солидную сумму в 28 тысяч франков (11 тысяч рублей). Большая часть (22 500) — из «покотиловских» средств, остальные — из «общепартийных».

Одна из первых встреч его — с Клитчоглу.

Встреча эта — внимание! — была санкционирована полицией, Ратаевым и Лопухиным. Азеф заявил, что Клитчоглу, «которая заправляет в Петербурге самыми конспиративными делами», передала ему предложение о встрече через его бывшего сослуживца инженера Виттенберга.

Азеф отправился на встречу с Симой (в сопровождении филёра). При самом разговоре филёр, конечно, не присутствовал. Якобы Клитчоглу сообщила Азефу, что у нее есть шесть человек, готовых «пожертвовать собой», и два пуда динамита и не хватает только «руководителя». Эту роль она предлагала Азефу взять на себя. О чем на самом деле был разговор, непонятно, но очевидно, что Сима попросту не слишком представляла себе, с какой стороны подойти к делу. Сам Азеф тоже представлял себе это еще нечетко, но у него были идеи. Во время второй встречи Сима рассказала, что группа ждет из-за границы специалиста по изготовлению разрывных снарядов, и назвала имена людей, хранивших в Варшаве динамит.