Ольга Елисеева - Екатерина Дашкова Страница 35

Вопрос о принадлежности ордена отнюдь не праздный. Он расставляет акценты во взаимоотношениях императрицы и княгини. Показывает степень близости последней. Если государыня отдала свой, значит, Дашкова воспринималась ею как истинная наперсница, почти сестра. Если орден «Романовны» — то как любимая, балованная служанка, даже фаворитка, но не советница. Ибо капелька унижения в таком подарке угадывалась.

Есть сведения, показывающие, что Екатерина II не могла возложить на подругу свой орден. За два дня до переворота, 26 июня, она побывала в Ораниенбауме. Присутствовавший там ювелир Иеремия Позье записал: «Императрица сказала мне, что сломала свой Екатерининский орден и просит меня его поправить… Это был тот самый день, в который графиня Елизавета Воронцова должна была явиться с орденом, подаренным ей императором»{268}. Государыня хотела выйти к столу без красной ленты, чтобы случившееся всем бросилось в глаза. Ювелир испугался гнева Петра III и уклонился от чести починись царский орден. Поэтому 29-го регалия все еще была сломана (возможно, самой императрицей). Это не мешало незаметно сколоть ленту на боку булавкой и носить в таком виде, но не позволяло использовать в качестве награды. Трудно представить пожалование испорченного золотого креста с бриллиантами или надломленной звезды.

Кроме того, царствующая императрица являлась начальницей ордена Святой Екатерины, ей полагались особенно богатые знаки. Надеть такой орден по статуту Дашкова не имела права{269}. Однако в запасе у императрицы имелся другой орден, недавно украшавший «Романовну».

Эта версия оказалась живучей. Д.Н. Бантыш-Каменский ввел ее в «Словарь достопамятных людей Русской земли» и даже уточнил, что Дашкова сама сняла орден с сестры{270}. И вновь княгиня возразила на слух не прямо, а скрыто, подводя читателя к своей версии событий: «Я была затянута в мундир, с алой лентой, без звезды»{271}. Любопытно, что в двух редакциях мемуаров Екатерина Романовна в завуалированной форме опровергла два разных придворных анекдота. Раз она оказалась без звезды, значит, ее украсила именно лента подруги, у которой один из знаков ордена был сломан.

Исследователями предложен способ узнать, каким орденом была награждена Дашкова: «Было бы любопытно сравнить портрет Екатерины II до ее восшествия на престол с таковым княгини Е.Р. Дашковой. По нашему мнению, на обоих портретах должен быть изображен один и тот же орден Св. Екатерины»{272}. Должен. Но не изображен. Портретов великой княгини Екатерины Алексеевны с алой орденской лентой и звездой немало. Один из самых известных принадлежит кисти Г. X. Гроота — это так называемая Екатерина в желтом платье 1748 года, с которой еще в XVIII веке было сделано множество копий. Орденская звезда на нем заметно крупнее, чем обычная, и усыпана бриллиантами. Ее 33 луча разделены и похожи на спицы разной длины. На портрете Дашковой в мундире Кирасирского полка мужа звезда меньше, имеет всего восемь больших лучей конической формы и украшена жемчугом. На портретах Дашковой от Г.И. Скородумова 1777 года до Д.Г. Левицкого 1784 года и многочисленных повторениях последнего четко виден орден, отличный от раннего изображения княгини: лучи превращаются в полуизогнутые гладкие лепестки, лишенные украшений драгоценными камнями. Возможно, с годами Дашкова заказала себе орденские знаки попроще — для повседневного ношения. В любом случае — это не орден Екатерины II[16].

Во дворце

В первые дни после переворота подруга стояла настолько близко к Екатерине II, что та заговорила о переезде четы Дашковых во дворец. «Мы обедали у императрицы, а так как государыня не ужинала, то нам подавали ужин на нашей половине, и мы приглашали к нему всегда от десяти до двенадцати персон».

Составители биохроники Дашковой не сомневаются в том, что Екатерина Романовна действительно какое-то время жила под одной крышей с императрицей. Однако камер-фурьерский журнал вновь вступает в противоречие с рассказом княгини. Этот источник сильно пострадал: пропали тексты за конец царствования Петра III и начало правления Екатерины II, в частности за июль 1762 года. А в августе Дашкова уже не упомянута в журнале. Более того — вплоть до коронации 22 сентября ее имя отсутствует на страницах документа{273}.

Показательно, что ни один иностранный дипломат не сообщил своему кабинету о такой редкой милости, как переселение четы Дашковых во дворец. Подобные сведения являлись не данью простому любопытству, а насущной необходимостью: требовалось точно выведать имена новых фаворитов и степень их влияния. Недаром Людовик XV писал Бретейлю: «Надобно знать тех, которые будут преимущественно пользоваться ее (Екатерины II. — О. Е.) доверенностью и заискивать их расположения»{274}. От этого зависели знаки внимания, подарки, предложения крупных сумм за покровительство интересам того или иного двора. Даже Роберт Кейт, не забыв представить княгиню в Лондоне как одну из ключевых фигур переворота, не упомянул о переезде во дворец.

Еще более странно, что дядя-канцлер, весьма подробно обсуждавший в переписке с племянником Александром поведение воспитанницы, не упомянул о переезде в Зимний. Таким образом, «Записки» — единственный источник, который повествует о жизни во дворце. Если подобный казус имел место, то Екатерина II очутилась между двух враждебно настроенных друг к другу фаворитов. И княгиня не собиралась смягчать ситуацию.

Она крайне болезненно отнеслась к обнародованию фавора Орлова. «На следующий день, — сообщала Дашкова о 1 июля, — Григорий Орлов явился к обедне, украшенный орденом св. Александра Невского. По окончании церковной службы я подошла к дяде и к графу Разумовскому и… сказала смеясь:

— …Вы оба глупцы»{275}.

Поясним: гетман и воспитатель наследника «глупцы» не только потому, что не поверили молоденькой союзнице, будто «Орлов — любовник ее величества». Но и потому, что считали себя первыми лицами переворота.

О том, какие слухи распространялись в отношении императрицы и нового фаворита, свидетельствует сцена в книге Рюльера: «В сии-то первые дни княгиня Дашкова, вошед к императрице… увидела Орлова на длинных креслах и с обнаженною ногою, которую императрица сама перевязывала, ибо он получил в сию ногу контузию. Княгиня сделала замечание на столь излишнюю милость»{276}. Сам ли дипломат добавил салонного перца? Или обиженная княгиня передавала историю по горячим следам не так, как годы спустя в «Записках»? Зная, что и с чьих слов говорят, Екатерина II не могла не пенять подруге.