Борис Тененбаум - Великие Борджиа. Гении зла Страница 35

Как знак Ангела и избавление от неминуемой смерти.

II

Ранним июнем 1497 года на тайном заседании консистории кардиналов в Ватикане было решено собрать три города, лежащих в Кампанье, провинции южнее Рима, и создать из них единое герцогство. Таким образом, Беневенто, Террачина и Понтекорво становились единым княжеским владением, и обладатель этого владения имел бы право на передачу владения по наследству. Решение было принято почти единогласно – один-единственный человек, решившийся протестовать против, так сказать, «приватизации» владений Церкви, был кардинал Пикколомини, но голос его услышан не был. Новое герцогство предназначалось для Хуана Борджиа, и в создании его был один деликатный момент – оно в принципе входило в пределы королевства Неаполь, где в настоящий момент правил король Федериго. Его не сильно радовала перспектива получить такого «вассала», как дон Хуан – король полагал, что при случае тот может покуситься и на престол Неаполя. В общем, его удалось кое-как уломать – в обмен папа Александр скостил ему его ежегодный вассальный платеж.

8 июня Чезаре Борджиа был назначен кардиналом-легатом в Неаполь как раз с целью возведения его брата Хуана на герцогский престол, что не слишком пришлось ему по вкусу. Чезаре, по-видимому, чувствовал, что на роль нового герцога он сам подходил бы куда больше, потому что ожидалось, что дон Хуан уедет обратно в Испанию и владением своим будет управлять издалека. То, что братья Борджиа жестоко ссорятся, было известно всему Риму, споры были только о причинах.

Одни говорили, что они не поделили милости принцессы Санчи – она довольно открыто поддерживала любовные отношения с ними обоими. Другие утверждали, что спор у братьев идет о том, кому достанется их сестра Лукреция. После бегства из Рима ее супруга она переехала из Ватикана в монастырь неподалеку от Рима. В принципе это было в обычае – замужние женщины, если их супруги были в отъезде, а в доме не оставалось почтенных родственниц-дуэний, часто отказывались от общества и жили уединенно.

Дон Хуан обвинил в отъезде Лукреции своего брата Чезаре, и у них вышел крупный разговор, окончившийся ничем. Наконец, в Риме говорили и о том, что Чезаре Борджиа тяготится церковной карьерой, избранной для него отцом, и предпочел бы занять место дона Хуана во главе папских войск. В общем, говорилось многое – и в надежде помирить своих детей Ваноцца деи Каттанеи пригласила их обоих на банкет в своих виноградниках возле церкви Сан Пьетро на Винколи. Приглашение было принято, пир состоялся, и братья, по всей видимости, примирились друг с другом. По крайней мере, так говорил их кузен, Джованни Борджиа, возведенный папой Александром в сан архиепископа и кардинала, – он тоже присутствовал на приеме. Обратно в Рим они отправились втроем – и дон Хуан, и Чезаре, и их кузен Джованни, и неподалеку от моста Святого Ангела дон Хуан сказал, что вернется в город чуть позднее, а сейчас у него есть важное дело. Они распрощались друг с другом, и дон Хуан повернул своего коня в сторону пиацца Джудеа.

В свой дом в Риме в тот вечер он так и не вернулся.

III

Когда он не вернулся домой и наутро, его слуги всполошились и послали к Святому Отцу. Тот был уверен, что дон Хуан просто где-то загулял, ибо «молодости свойственно легкомыслие», как сказал папа Александр, видимо, припомнив собственные молодые годы. Но когда герцог Гандии не вернулся и еще через сутки, папа обеспокоился. Как пишет Бурхард: «Тревога проняла его до кишок, и он велел сбирам – как называли в Риме полицейскую стражу – искать его сына повсюду».

Весть об исчезновении дона Хуана облетела Рим со скоростью лесного пожара. Были опасения, что это часть заговора против всего семейства Борджиа – и верные папе каталонцы теперь ходили по Риму только группами и с мечами наголо. Добрые люди, опасавшиеся обычных в таких случаях беспорядков, баррикадировали свои дома. Многие и вовсе уезжали – переждать возможные неприятности в каком-нибудь местечке потише, чем столица всего христианского мира. Подозревая друг друга в коварстве, вооружились и Орсини, и Колонна.

Полиция тем временем обнаружила грума дона Хуана. Он был тяжело ранен и говорить решительно неспособен.

Однако кое-какие результаты все-таки были достигнуты – лодочник, некий Джорджио Скьявино, сообщил, что в ночь исчезновения герцога Гандии он остался на лодке – надо было посторожить груз пиленого дерева. И около пяти утра он увидел двух людей, которые остановились на берегу Тибра и огляделись, но его не заметили, поскольку он в своей лодке не сидел, а лежал. Эти люди, убедившись, что на берегу никого нет, кому-то помахали – и из узкой улицы к ним вышли еще двое, и вслед за ними выехал всадник на белой лошади, а поперек седла впереди него было переброшено чье-то тело. Всадник свалил тело на землю, и сопровождавшие его люди подняли труп, раскачали и со всей силой кинули его в реку, как можно дальше от берега.

Они еще покидали вслед брошенному в реку трупу камни, потому что кинули его в воду одетым, и плащ набрал в себя воздух, надулся пузырем и тонуть не хотел. После этого все эти люди опять исчезли в той же узкой улице, откуда появились. Лодочник еще добавил, что к всаднику все обращались очень почтительно и называли его не иначе, как монсиньор. На вопрос полицейских, почему он не сообщил об этом раньше, лодочник ответил, что за свою жизнь видел в Тибре добрую сотню трупов, и никого это не волновало. Так что он не придал увиденному особого значения…

Ну, теперь у полиции появилась идея, где следует искать. Была объявлена награда в 10 дукатов тому, кто найдет тело – и больше трех сотен желающих подзаработать начали на лодках обшаривать дно сетями и баграми. К вечеру поиски увенчались успехом – тело дона Хуана было найдено. И действительно, труп не обобрали. Герцог был полностью одет, его бархатный наряд не тронут, и даже кошелек с 30 дукатами и то оказался при нем. Так что ограбление как мотив убийства можно было исключить. Зато уж в отношении самого убийства можно было не сомневаться – на трупе насчитали девять ран, нанесенных кинжалом, а к тому же, видимо, для полной уверенности и горло герцога тоже было перерезано.

Труп был доставлен в цитадель Ватикана, замок Святого Ангела.

IV

Александр Борджиа плакал над телом сына так, что его крики и рыдания были слышны на мосту Святого Ангела, который вел к замку. Потом он удалился к себе в покои и в течение трех дней оставался там один, отказываясь видеть кого бы то было и лишив себя пищи. Хуана Борджиа похоронили с небывалой пышностью. На траурных процессиях в то время, как правило, несли зажженные факелы, которые гасили у открытой могилы как символ угасшей жизни. Обычно число таких факелов не превышало двадцати – за колесницей с гробом дона Хуана де Борха, герцога Гандии, их несли две сотни.