Георгий Литвин - Выход из мёртвого пространства Страница 35

Крупно повезло Откидачу, что встретился ему начальник, так убежденный в своих следовательских талантах. Но на этом его везение не кончилось. Стоило самолету приземлиться у нас, к Откидачу бросился наш инженер полка, обнял, расцеловал. Дальше дело пошло уже проще. И вот Откидач навещает боевых друзей... Такая вот история. Да мало ли таких, выслушивая которые, столько слез пролили наши женщины по городам, селам и самым неприметным деревням. Господи, какая великая цена тем слезам...

16 марта - опять тяжелый день. Погибли еще два наших экипажа: командир эскадрильи Агарков с воздушным стрелком Ткачевым и летчик Зотов со стрелком Багарашвили. Вечером у нас было партийное собрание. Перед его началом память погибших товарищей почтили минутой молчания.

Полк перелетел на аэродром возле хутора Трактовый. Теперь мы базировались вместе с 7-м гвардейским и поддерживали наши войска на плацдарме восточнее Керчи.

В "Крыльях Советов" напечатали передовую статью "Воспитание воздушного стрелка", где много добрых слов было сказано и обо мне. Командир полка, прочитав статью, явно остался доволен.

- Кроме тебя и Петрова фашистов сбивали уже Марченко, Бескровный, Мордовцев, - сказал он. - Если дело так и дальше пойдет, полк еще и истребительным придется именовать!

Поступили к нам новые авиабомбы. Вес их всего полтора килограмма. Весь секрет новинки заключался в кумулятивном (направленном) действии заряда, горящего при очень высокой температуре.

- Вот глядите, - объяснял нам инженер по вооружению, - струя раскаленных газов, сфокусированная внутренним рефлектором - специальной выточкой в заряде бомбы, прожигает броню танка. Как газосварочная горелка действует, надеюсь, все знают? Так она тоже своим пламенем режет толстые листы металла. Бомбу эту и можно сравнить с горелкой, только струя раскаленных газов у бомбы, конечно, много мощнее пламени газовой горелки. В самолет таких штучек можно загрузить до двух сотен. Вываливаются они сразу и накрывают танки. Вероятность попадания, как сами понимаете, очень велика. А одной такой бомбы для "тигра" достаточно. Поняли?

Конечно, поняли. Что тут сложного? Вот понять, куда подевались наши самолеты и танки в начале войны, действительно было трудно. А как пользоваться совершенным, мощным оружием - это ж понимать одно удовольствие.

Приморская армия и флот готовились к полному освобождению Крыма. Все чаще речь заходила об этом крае. Константин Атлеснов, высокий, стройный блондин, прекрасный летчик, бывал здесь до войны. Он говорил:

- Эх, ребята, вы видите Крым только в дыму разрывов! А я его совсем другим видел: представляете, теплая волна набегает на берег, усеянный ракушками, и не спеша так уходит назад... А краски какие! Нигде таких не встретишь. А воздух! Каких в нем только запахов нет: и ковылем пахнет, и полынью, и морем... Ах, какой это край, ребята!

Мы согласно кивали, хотя нам казалось, что, кроме запаха бензина и раскаленного металла, уже и не осталось на земле других запахов.

Наконец 8 апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта, штурмом взяв Перекоп и, прорвав оборону немцев, устремились в Крым.

Передовые отряды Отдельной Приморской армии тоже пошли в наступление, и к утру 11 апреля Керчь была освобождена. Враг отступал.

"Враг отступал". Как легко это написать на бумаге, и как долго мы ждали этого часа, стремились к нему. Жалею тех, кто никогда не испытал этого чувства победы, от которого, кажется, чуть кружится голова и приходит уверенность, что сейчас, именно сейчас тебе удастся все, чего захочешь.

Нашему полку была поставлена задача уничтожить на станции Салын железнодорожные эшелоны, на которые грузятся отступающие немцы.

Группу самолетов повел Виктор Казаков. Она настигла уже тронувшийся эшелон, удачно сбросила бомбы и проштурмовала его. Пылали вагоны, во все стороны разбегались солдаты, а мы стреляли по ним из пушек и пулеметов. Не отставали от нас и истребители прикрытия - тоже вели огонь. Враг бежит, враг в панике! Такого я еще не видел. За всю войну!

При выходе из атаки после штурмовки (в тот раз я летал с командиром полка) вдруг увидел счетверенную установку эрликонов, стреляющую по нашим самолетам. И как ее никто в азарте не заметил! Всаживаю в нее длиннющую очередь из своего крупнокалиберного. Огонь сразу же прекратился.

Возвратились на аэродром, а через полчаса - снова на взлет. Проскочили над Керчью. Дороги забиты горящей техникой. Зенитки не стреляют, немецкие истребители как испарились. Сбрасываем осколочные бомбы, пускаем эрэсы, стреляем из бортового оружия.

Домой летим на бреющем. Пехотинцы внизу машут нам руками, подбрасывают вверх каски, пилотки. Летчики покачивают крыльями. Хоть так приветствуем друг друга, если не можем обняться!

За день сделали несколько боевых вылетов, а об усталости никто и не вспомнил. Главное теперь - не дать противнику оторваться от наших войск и закрепиться в Севастополе.

А на следующий день теряем бесстрашный экипаж: летчика Атлеснова и воздушного стрелка Рогозу.

- Штурмовали мы противника, - рассказывал воздушный стрелок Паршиков, - и зенитки не стреляли, не было их. Вдруг вижу: самолет Атлеснова перевернулся, упал кабиной вниз. Только одно могу предположить: какая-нибудь шальная пуля. Уж больно низко мы шли...

Горевали все, но больше всех - механик Федор Моисеенко. Бродил как неприкаянный по аэродрому в распахнутой куртке. Кто-то пытался остановить его, сказать утешительные слова, но Моисеенко молча махал рукой и брел дальше. Наверное, тем, кто не воевал, может показаться странной такая привязанность механика к летчику: один летает, а другой обслуживает его самолет, вот и все, откуда же тут взяться дружбе? Это так, да не так. Хоть один действительно на земле, а другой в воздухе, тем не менее они - один экипаж, командир которого летчик. Но жизнь летчика так часто зависела от механика, от его профессионализма, добросовестности, честности! А летчик, как правило, доверял механику почти что безоглядно. Кому можно так свою жизнь доверить? Разве что отцу родному. Так как же тут не появиться не просто привязанности, а очень большой человеческой близости?

В боях за Керчь только наш гвардейский 43-й штурмовой авиаполк потерял тридцать человек. Большие потери были и в других полках дивизии. Поэтому ветераны 230-й Кубанской штурмовой авиадивизии после войны и соорудили здесь памятник своим павшим боевым товарищам.

Об этом памятнике уже немало написано и сказано, но и я не могу не добавить хоть несколько слов.

Дело было так. Собрался в Москве совет ветеранов и решил к 20-летию Победы установить памятник нашим погибшим товарищам. Так и сказали: если не мы это сделаем, то кто? Откуда взять деньги на памятник? Да оттуда же, откуда издавна собирали деньги на памятники на Руси: жертвовали ветераны, члены семей погибших, жители Керчи. Кстати, объясню, почему появилась идея установить памятник именно в Керчи. Летчики гибли в разных местах, и могил у них чаще всего не было. Но потерь было больше всего в боях над Крымом, самыми кровопролитными они для нас оказались. Так и определилось место для памятника - Керчь. Тем более что городские власти от души нашу идею поддержали и пообещали всяческую помощь. И слово свое сдержали. Но от кого какая помощь мы особенно не считались. Ведь дело-то святое, общее. Бесплатно работал художник. Помню, ходили мы в Моссовет "выбивать" дефицитный черный мрамор, светильники. Начальник, от которого это зависело, только вздохнул: "Разумеется, это категорически запрещено, но разве я имею право вам отказать?" - и сразу же подписал нужную бумагу. На открытие съехались ветераны, родственники погибших. Человек пятьсот, а может, и больше. Никакая гостиница, разумеется, столько народу вместить не могла. Выделили специально под проживание профилакторий одного предприятия.