Сандрин Филлипетти - Стендаль Страница 35

Оказавшись в неудобном положении, Анри Бейль все же решился ответить Карпани через прессу, не боясь пущенных в него стрел. Задетый за живое, он в свою очередь бросает адресату упреки: «Вопреки Вашему утверждению, Вы не присутствовали в 1808 году в Вене на втором исполнении „Творения“ на итальянском языке. Тосканская поговорка гласит: осел повредил себе шкуру на колючках, а в данном случае — попался на уликах. Это о нас двоих. Вы сказали, что концерт проходил во дворце князя Лобковица и там присутствовало полторы тысячи человек. Вы, должно быть, спали с открытыми глазами, когда читали мои записки. Иначе почему Вы так плохо их поняли? Вы не увидели там, что концерт был дан не в упомянутом дворце, а в зале Университета, который в тот день действительно вместил полторы тысячи человек. Вся Вена может Вам это подтвердить. И я Вам не верю, что во дворце Лобковица можно найти зал, способный вместить более двухсот человек, — если не считать, конечно, его обширных конюшен. <…> Вы говорите также, что, когда „Времена года“ исполнялись в первый раз, Вы (то есть я) пошли к Гайдну, чтобы засвидетельствовать ему успех его музыки. А я говорю, что это Вам тоже приснилось. Гайдн сам дирижировал своими „Временами года“, так что он не нуждался ни в Вашем визите, ни в моем, чтобы иметь сведения о своем концерте. Прочтите меня повнимательнее — и Вы окажетесь ближе к правде».

Аргументов и конкретных примеров было приведено немало. И все же надо признать: когда Анри Бейль не переписывал оригинальный текст, он действительно присочинял то, чего не знал, и перемежал текст собственными рассуждениями, иногда даже не связанными с основным сюжетом. Его незнание основных музыкальных понятий очевидно, но его неспособность хитрить, чтобы скрыть это, тоже очевидна. Он не старается ловко объединить части чужой мозаики со своей. В этом случае речь идет о бесхитростном плагиате.

Джузеппе Карпани нанес ответный удар: «Я устал бить лежачего. Встаньте, если в Вас сохранилось немного любви к музыке. А если Вы мертвы для музыки, употребите оставшиеся Вам дни жизни на что-нибудь другое, вместо того чтобы красть чужие книги и выдавать себя за их автора». Он настаивал на своей правоте с тем большим основанием, что самые знаменитые музыканты уже подписали декларацию, в которой подтверждали факт плагиата, — Антонио Сальери, главный маэстро Капеллы императорского и королевского двора Вены, Джузеппе Вейль — музыкант императорских и королевских театров Вены, Карло Фребер — музыкант императорской и королевской капеллы, Марианна фон Курцбек — ученица и друг композитора Гайдна. Итак, биограф Луи Александр Сезар Бомбе перестал существовать как автор.

Эта полемика, однако, вновь ожила 26 мая 1816 года в «Ле Конститусьонель»: «Записки о Гайдне, которые все любители симфонической музыки уже прочли и оценили, шесть месяцев назад стали предметом забавной рекламации со стороны г-на Карпа-ни из Милана. Он утверждает, что г-н Сезар Бомбе является не их автором, а лишь переводчиком. Г-н Бомбе в свою очередь адресует своему сопернику обвинение в плагиате. Мы испытываем затруднения в столь серьезной ситуации: пробные камни в ней полностью отсутствуют. В любом случае, эта работа заслуживала быть переведенной на французский язык, если написана на итальянском, или быть переведенной на итальянский, если была написана на французском. Книга г-на Бомбе, подлинник или подделка, продается в Париже, у Дидо, улица Пон-де-Лоди».

Джузеппе Карпани ответил на эту публикацию в номере от 20 августа. Анри, при поддержке своего друга Луи Крозе, решил выдать себя за брата г-на Бомбе и попытался покончить с этой дискуссией в заметке, не лишенной юмора, которая была напечатана в том же «Ле Конститусьонель» 1 октября 1816 года: «Я хотел бы, чтобы г-н Карпани нам сообщил, имеет ли он право на авторство тех вопросов, которые г-н Бомбе поднял первый: о подлинных источниках того удовольствия, которое нам доставляет искусство, и особенно музыка; принадлежат ли ему интересные суждения о великих композиторах, которые нам излагает г-н Бомбе. Я просил бы г-на Карпани признаться, являлось ли его произведение образцом этого изящного стиля, полного чувствительности, но без аффектации, имеющего в себе даже нечто пикантное, — что и является, возможно, главной заслугой творения г-на Бомбе. Но я замечаю, что в свою очередь тоже краду кое-что у г-на Карпани, — я впадаю в его тяжеловесный и скучный тон. Г-н Бомбе, мой старший брат, не терпит этого принятого ныне стиля, но не поостерегся скрыть особенности собственного стиля от г-на Карпани. Теперь он, конечно, будет упрекать меня за то, что я взял на себя смелость докучать таким образом публике от его имени».

30 октября Джузеппе Карпани, испуская громкие крики, восстал уже против этого новорожденного Бомбе, требуя признания за собой и «отцовства» для двух сотен страниц из двухсот восьмидесяти семи данного плагиата. Позднее историки и критики возьмутся определить, какая часть биографии Моцарта принадлежит Винклеру, а какая — Крамеру, а также какова доля Джузеппе Баретти в биографии оперного либреттиста Метастазио. Но «Жизнеописание Гайдна, Моцарта и Метастазио» более не будет подвергаться критике при жизни их автора — «Сезара Бомбе».

Милан — мертвая равнина

Устав от уединенной жизни на острове Эльба, не в силах смириться со своей судьбой, Наполеон высадился в Гольф-Жуане 1 марта 1815 года и направился маршем на Париж; на каждом из этапов марша к нему присоединялись части королевской армии. Непопулярность Бурбонов во Франции росла, и многие рассчитывали на возрождение революционных настроений в народе. Через 18 дней Людовик XVIII, напуганный «полетом Орла», спешно покинул Париж. Таким образом, утром 20 марта Франция проснулась без правительства. Наполеон занял дворец Тюильри, не встретив никакого сопротивления. Изгнанный из Европы коалицией союзников, которая отказывалась от каких бы то ни было переговоров с ним, Наполеон вынужден был атаковать первым. Анри Бейль высказался по этому поводу определенно: «Появление императора на десять лет ускорило созревание Франции. В этом смысле ей повезло. Оно уберегло Францию от небольшой потери крови и большого морального скотства».

Этот внезапный зигзаг истории не меняет, однако, жизненных планов нашего «миланца»: дав такую оценку наполеоновским «Ста дням», он сам не собирается возвращаться в Париж. Да и под каким предлогом он мог бы поехать туда? И главное — на какие средства, если с каждым разом он вынужден перебираться на этаж выше в своем жилище по причине облегчения своего кошелька? «Я вернусь, только если узурпатор назначит мне жалованье. Он этого не сделает, а я не буду просить. Так что я остаюсь. После смерти мадам Дарю меня ничто не влечет в Париж». Он даже подписывает свое письмо Полине «Дон Флегма».