Вызов принят. Остросюжетная жизнь работника скорой помощи - Дэн Фарнворт Страница 36

личность велосипедиста. У него в кармане лежит телефон, который можно разблокировать с помощью отпечатка пальца владельца. Стоит ли нам делать это, чтобы сообщить о случившемся его близким, или подобное можно расценить как нарушение конфиденциальности? Один из моих коллег замечает, что в прошлом работников экстренных служб наказывали за это, поэтому мы решаем не трогать телефон. (Я бы хотел отметить, что у каждого на экране блокировки должна быть важная медицинская информация об аллергии и хронических заболеваниях, которая будет видна без введения пароля.)

Проводя СЛР, мы не смотрим пациенту в лицо. В такие моменты он становится усредненным человеческим существом, нуждающимся в нашей помощи. Мы находим ритм и делаем то, что должны. Однако по пути в морг до меня вдруг доходит, что я знаю велосипедиста: он брат моего друга.

Словно в тумане, я наблюдаю за тем, как брата моего друга перекладывают на стол, помещают в холодильник и помечают ярлычком. Я впервые работал со знакомым человеком. Это ужасное чувство. Я не знаю, стоит ли мне сказать другу, что я был рядом с его братом, когда тот умер. В учебниках нет рекомендаций о том, как поступать в таких ситуациях, к тому же у меня не так много времени, чтобы принять решение. Мы с напарником выходим из морга, завариваем чай, не пьем его и сразу отправляемся на следующий вызов.

Только через год я сказал своему другу, что был тогда рядом, и извинился, что не признался в этом раньше. Я объяснил, что не знал, стоило ли мне об этом рассказывать. К счастью, он все понял. Моему другу было приятно, что мы с коллегами сделали все возможное, чтобы попытаться спасти его брата. Разговор облегчил тот факт, что мы успели выпить пива.

Когда-то я сказал себе: «В тот день, когда застегну пакет с телом знакомого человека, я уйду с работы», однако наутро после неудачной попытки спасти брата друга я снова сел в автомобиль скорой помощи, делая вид, что ничего не произошло. Я двигался вперед и сохранял спокойствие, но только снаружи.

* * *

Иногда, когда люди спрашивают, кем я работаю, я что-нибудь выдумываю. Могу ответить, что тружусь в колл-центре или продаю мороженое. Если скажу, что работаю в скорой помощи, они наверняка сразу поинтересуются, что было самым ужасным из всего, что мне довелось увидеть. Мне не очень хочется об этом говорить в пабе, где я тихо выпиваю, или на свадьбе. Обычно я отвечаю: «Поверьте, вы не хотите это знать». Если человек настаивает, я могу пожаловаться на недостаток обеденных перерывов. После этого интерес ко мне обычно снижается.

Людям любопытны страшные вещи, поэтому жестокие преступления и серийные убийцы привлекают их внимание. Многие думают, если мы подписались на эту работу, то легко смотрим на всякие ужасы. Но что, если бы мы были с ними откровенны? «Однажды у меня на руках оказалась избитая маленькая девочка, и я слышал, как хрустят ее сломанные кости». Что люди сказали бы на это?

Никто не хочет меня задеть, это просто природное любопытство, однако людям следует иметь в виду, что человек, с которым они разговаривают, может быть травмирован страшными вещами. Это то же самое, как спросить у солдата, сколько людей, разорванных снарядами, он видел. Последнее, чего мы хотим, – это снова переживать забытые кошмары во время отдыха с человеком, которого едва знаем.

Коллега однажды сказал мне: «Работа в скорой помощи похожа на заполнение альбома с марками. Большинство вызовов будут занимать уголок страницы, но некоторые – всю ее целиком. Когда альбом заполнится, эта работа будет уже не для тебя». Сотрудник скорой помощи вовсе не хочет перелистывать этот альбом с едва знакомым человеком в пабе, но он должен уметь это делать со специалистом по психическому здоровью. Когда вы разговариваете с последним, вам «позволено» излить душу и расплакаться, однако в баре этого делать не стоит.

Непонятно, откуда берется интерес ко всем ужасам, которые могут случиться с человеком. Возможно, он изначально заложен в человеке.

Забавно, но, когда я провожу беседы со школьниками (а я обожаю это делать, жаль только за это не платят), они задают практически те же вопросы, что и взрослые. Маленькие мальчики, как и взрослые мужчины, спрашивают, с какой скоростью едет автомобиль скорой помощи. (Не быстрее 140 километров в час, если, конечно, мы не мчимся с холма, подгоняемые ветром.) Детям я обычно отвечаю, что он едет так же быстро, как гоночный автомобиль. Им тоже любопытно, что было самым страшным из всего, что я видел. Полагаю, интерес к ужасам, которые могут произойти с человеческим телом, у нас врожденный. Когда этот вопрос задает маленький ребенок, я отвечаю, что однажды видел, как человека тошнит. Если я действительно хочу взволновать аудиторию, то рассказываю, что видел, как одного человека вырвало дважды.

Думаю, это могла бы быть забавная сцена из фильма. Представьте работника скорой помощи в исполнении, например, Хью Лори перед кучей детей, которые сидят на полу, скрестив ноги. Один из них поднимает руку и спрашивает: «Что самое страшное вы видели?»

А Лори прищуривается и без колебаний отвечает: «Ну, на прошлой неделе нас вызвали на место групповой аварии. Одному человеку оторвало голову, а его друг вылетел из машины через лобовое стекло…»

Дети начинают плакать, а строгий учитель подбегает и прерывает работника скорой помощи. Не беспокойтесь, я никогда так не делаю, однако иногда мне хочется рассказать обо всех ужасах взрослым, которые больше знают о жизни.

15

Слово на букву «з»

Работники скорой помощи верят, что если кто-то скажет слово «затишье», то внезапно случится какое-нибудь дерьмо, поэтому мы просто говорим «слово на букву “З”». Но, вероятно, многие мои коллеги об этом забывают, поэтому дерьмо все-таки случается. Я не могу сказать точно, когда это произошло, но кто-то словно нажал на выключатель, и дел сразу прибавилось. С тех пор их меньше не стало.

Когда я только начинал работать в диспетчерской скорой помощи, в три-четыре часа утра вызовов не было вообще. Теперь в это время дисплей заполнен запросами. Да, численность населения увеличилась, но не очень сильно. Здоровье людей не может ухудшиться массово. Похоже, нас накрыл идеальный шторм. Многие причины являются политическими, но это не книга о политике. Достаточно будет сказать, что состояние нашей службы меня пугает. Когда скорая помощь приедет, вы гарантированно получите медицинские услуги высочайшего уровня, но не приедет ли она слишком поздно?

Я не хочу, чтобы люди подумали, будто я жалуюсь на жизнь, но мне хочется, чтобы они понимали, через что приходится пройти работникам скорой помощи. Возможно, тогда они дважды подумают, прежде чем