Борис Абакумов - Неизвестная война. В небе Северной Кореи Страница 36

Как только хватило у неё мужества, оставшись с двумя малолетними детьми в плохо знакомом ещё ей военном городке, писать письма, полные душевной теплоты и спокойствия, хотя за этот период разлуки было много сложных жизненных ситуаций, которые приходилось решать ей только самой. А она была ещё, по сути дела, девочкой с Кубани и не имела умудренного жизнью опыта, как жена Виктора Ивановича, Зинаида Федоровна, строгая и душевно внимательная женщина, еле сдерживающая слезы радости при встрече с мужем. Она что-то говорила ему приятное, от чего он добродушно улыбался, обнимая её.

Потом мы познакомились ближе с этим очень симпатичным и милым семейством Васюковых, и вот уже долгие годы мы всегда встречаемся с ними в наш авиационный праздник, хотя территориально и находимся в разных местах. Все же это хорошая традиция поддерживать дружбу с хорошими людьми.

Пассажиры поезда и встречающие, молча с тревожно-любопытным взглядом проходили мимо нашей группы, стоящей на перроне и оживленно обменивавшейся эмоциями в первые минуты встречи.

Наконец, все двинулись к выходу, ещё оглушенные переживаниями, но вступающими уже в новую жизнь! Чёрные ЗИМы–такси приятно манили своими комфортабельными салонами. Мы взяли два ЗИМа, в которых удобно разместились почти все с вещами и помчались за город по зимним улицам деловито-суетливой Москвы. Широкая, очищенная от снега, лента Минского шоссе неслась нам навстречу с довольно большой скоростью. В уютных салонах шла спокойная деловитая беседа о прожитом в разлуке времени, о детях, товарищах и знакомых. Вскоре показались ворота военного городка, которые гостеприимно распахнулись на удивление нам… И мы дома! Мои ребятишки с любопытным испугом смотрели на меня. Они ещё не видели такого папы: с рукой, торчащей согнутым локтем в сторону и в реглане через плечо. Первым признал отца Олежка — мой старший сын, а дочка Леночка долго присматривалась ко мне, все ходила «хороводом» около меня, но в конце концов её «гордость» уступила и она залезла ко мне на колени, ревниво отталкивая своего братика.

Весть о нашем приезде быстро облетела гарнизон. К нам домой приходили друзья, сослуживцы, приходили группами и в одиночку. Мы всем были рады, соскучились по общению с отзывчивыми добрыми людьми. В предписании у Виктора Ивановича было указано — доставить меня сразу в Центральный авиагоспиталь, но длительность разлуки с семьей давала моральное право побыть несколько дней дома, под амбулаторным наблюдением. Виктор Иванович так и поступил, на этот раз он также не изменил своей доброй человеческой душе.

24 марта мы прибыли в авиагоспиталь, где мне сняли старый гипс и наложили новый, так как плечевая кость руки не срослась, и в этом гипсовом корсете я был отпущен домой на два месяца под амбулаторное наблюдение врачей. Начались «бои» за руку, за душевное равновесие, за справедливость. В «боях» за справедливость я… потерпел поражение, а этого я никак не мог ожидать, следовательно, и душевная травма в груди осталась самая большая. Но надо было жить и работать, приносить людям пользу, а для этого необходимо было срастить руку в плече. Нельзя было допустить, чтобы мое душевное состояние легло бы тяжелым грузом на семью. Мне удалось с помощью моей жены Аллочки и друзей побороть себя морально и включиться в полнокровную жизнь. В 1955 году у нас появляется третий ребенок — сын Игорь. В 1960 году, после увольнения в отставку, я смог поступить на работу, которую продолжаю и по сей день. Ребята мои выросли и все включились в общественно-полезный труд. Я и жена ими довольны. Жизнь идёт нормально, но иногда память прошлого встаёт перед глазами и приходится вести беседы с молодежью в школах, на производствах и в спортивных организациях ДОСААФ, формируя их характеры и укрепляя наше мировоззрение. Обком ДОСААФ наградил меня нагрудным знаком «За активную работу» и «Почетным знаком ЦК ДОСААФ».

…В июле 1952 года мне сняли гипс, но рука в плече не срослась, кожа покрылась раневой экземой. Раны кисти ещё не затянулись (не закрылись). 26 ноября 1952 года мне сделали операцию, выдолбили кусок кости с правой ноги и перенесли её в руку, прикрепив к месту перелома. Внутрь кости был всажен тонкий профилированный стержень. Опять гипс вокруг туловища и руки. При этой операции был порезан лучевой нерв, кисть стала неуправляемой. 9 мая 1953 года была длительная операция по частичному сшиванию нерва. Опять гипс. Через шесть месяцев пальцы руки стали немного шевелиться, дело пошло на поправку, и настроение улучшилось. Был сделан механизм — протез на руку, с которым я ходил на службу. В феврале 1954 года оперирован опять по вытаскиванию металлического стержня из кости плеча, кость не срослась. «Видимо, придётся сделаться мне опытно-тренировочных объектом для хирургических операций», — думал я. В мае 1955 года была проведена операция в клинике Ленинградской медицинской академии имени Кирова, опять у меня сшивали кость и одновременно вытащили металлические осколки от оболочек пуль из мягких тканей. Конечно, опять гипс на четыре месяца. Кость вроде сцепилась, но непрочно. Я опять ходил со своим механизмом на руке и продолжал службу, где случайно меня задели по локтю, и я почувствовал острую боль в месте перелома. Вида не подал, а, придя домой, снял свой протез, увидел, что рука опять болтается. В ноябре 1956 года я был уволен из рядов Советской Армии. Перед этим у меня произошел неприятный разговор с начальником отдела кадров Московской армии ПВО полковником Исайкиным, который в свое время согласился дать мне три года до 25 лет выслуги, а тут, за восемь месяцев до этого потребовал, чтобы на меня были высланы документы на увольнение. Я приехал с пакетом, в штаб ПВО Московского округа. В кабинете Исайкина при моем напоминании ему о его разрешении дослужить срок, о котором ходатайствовало наше командование, он набросился на меня с разного рода оскорблениями. Выговаривал он их «сверхдостаточно» громко, чтобы слышали люди, толпящиеся в коридоре. Я сразу сообразил, что он вызывает меня на конфликт, и я действительно, еле сдержался, кровь ударила мне в голову от такого дикого и хамского отношения ко мне. Я молчал. Он, не раскрывая пакета, приказал мне отправляться в часть и продолжать службу. Моя должность кому-то срочно понадобилась и поэтому был проведен этот спектакль. Наши летчики были возмущены этим, обратились с жалобой по инстанции и изменили конец «спектакля», на что и был раздосадован Исайкин. Нетрудно было представить мое душевное состояние в этот момент. Инцидент был исчерпан. Мне дали дослужить эти восемь месяцев и ещё на три месяца задержали задуманное ими увольнение. В ноябре я приезжаю из отпуска, а приказ уже подписан. «Вот это оперативность», — подумал я. Хорошо сработал Иванов — новый начальник штаба нашей дивизии. После приказа меня всё-таки продержали ещё целый месяц на службе. Да, бывают же выпадающие точки в графике нашей жизненной морали.