Ольга Кучкина - Свободная любовь Страница 36

– Интересный процесс. Сначала в Интернете люди стали писать: прЕвеД, аФтАр жжОт. Теперь перешло на устную речь. То есть безграмотность стала фенечкой…

– Дебилизм. Узаконить дебилизм – это очень удобный метод существования.

– А какие формы дебилизма тебе особенно ненавистны?

– Злость, ненависть, меркантильное скупердяйство.

– Ты любишь рыбачить. А что еще ты любишь делать?

– Я очень люблю ничего не делать. Это страсть. Но ужас в том, что действуешь как заведенный. Казалось бы, очень трудный сезон. И потерь много, и премьеры. Думал: дотянем и я туда, в тихую заводь. Вырвался на дачу. Наталья Николаевна построила террасу очень красивую. Сижу, вид хороший, прорубили просеку, две собаки валяются, комаров нет. День сижу, два. На третий где-то в районе седалищного нерва шило возникает. И всё. Тянешься к мобиле, в машину…

– Какими трудовыми успехами встречаешь юбилей? Как встречаешь?

– Я прямо от тебя поеду туда, куда ты меня посылала. На рыбалку. К сожалению, на Валдае, где я последние шесть лет сидел, снесли все наши финские домики, там хоромы строят. Это не мое, это дом отдыха. Где-то под Тверью буду искать себе заводь. Сменил мобильный телефон, чтобы ты мне не дозвонилась. А 4 сентября – столетие Валентина Николаевича Плучека, нашего дорогого, и 85 лет театру…

– Будете делать обозрение «Триумф на Триумфальной»?

– Первое обозрение театра так называлось. Спрашивают: а не думаете, что это будет «Провал на Триумфальной?» Я говорю: ну, что делать, провал так провал, но провал будет называться «Триумф».

Александр ШИРВИНДТ, актер, режиссер

Родился в 1934 году в Москве. Отец – музыкант, мать – в молодости актриса МХАТа, позже работала в Московской филармонии. Окончил с отличием Высшее театральное училище имени Щукина. Принят в Театр имени Ленинского комсомола. В 1964 году театр возглавил выдающийся режиссер Анатолий Эфрос. Успех актеру принесли роли в постановках Эфроса: Тригорин в «Чайке» Чехова, Людовик в «Кабале святош» Булгакова, Феликс в «104 страницах про любовь» и кинорежссер Нечаев в «Снимается кино» Радзинского. В 1968 году вслед за Эфросом перешел в театр на Малой Бронной, где играл в «Счастливых днях счастливого человека» по Арбузову и в «Ромео и Джульетте» по Шекспиру. С 1970 года – артист и режиссер театра Сатиры, где исполнил более тридцати ролей и поставил более десяти спектаклей. Последняя выдающаяся актерская работа – Мольер в постановке Юрия Еремина по той же пьесе Булгакова «Кабала святош». В кино дебютировал в фильме «Она вас любит», а дальше его лицо не сходило с экрана. С 1958 года преподает в Щукинском училище. Народный артист России. Женат на архитекторе Наталье Белоусовой. Сын – Михаил Ширвиндт. Живет в Москве.

Михаил Жванецкий

Мимо зеркала

Парадокс: известный человек остается на самом деле большой загадкой. Всем видимый, бесконечно талантливый, если не великий, всем открытый Михаил Жванецкий далеко не так открыт. Тем больше повезло, когда он согласился поговорить откровенно. Стало понятно: временами большой ребенок…

– Сейчас закрою дверь, повешу пальто. Человека надо предупреждать, что делаешь. Тогда он спокоен. А иначе он нервничает.

– С вами вообще нервничаешь. Вы же звезда, как не нервничать.

– Да какая я звезда! Ну… ну… ну… видите, даже нечего сказать. Я думаю, что я глубоко в стороне от этого их звездного мира.

– Я хочу сделать вам подарок. Вызнаете, что у Гоголя, так же как у вас, был знаменитый портфель?

– Никогда не слышал.

– Он не спускал с него глаз, всегда ставил так, чтобы был виден…

– Да вы что!.. Не знал… Я и читать-то по-настоящему начал уже после института, после работы в порту. У меня детство было такое, полубеспризорное, 45-й год, война. Только то, что в школе. Хорошо, что был прекрасный педагог. Он весь наш класс научил писать грамотно. Я грамотный. Пишу без ошибок до сих пор. А читать стал, когда уже все это прочли мои друзья – Андрей Битов, Белла Ахатовна Ахмадулина. Фамилию Пруста я услышал, когда мне было лет тридцать…

– Нагнали?

– Нагнал. Я читаю все время. Сегодня читаю упущенное тогда «Бремя страстей человеческих»… И что у него было в этом портфеле?

– Там лежал второй том «Мертвых душ».

– Вот и я точно так же со своим портфелем! И жена, и сын, и я, мы все время дрожим: где портфель? Не дай бог! Портфель – это я. Исчезнет портфель – я вместе с ним. Сорвется все – концерт, встреча, – ничего не будет.

– У вас же есть копии того, что в портфеле. Или это талисман?

– Это и талисман, и многое в одном экземпляре. Не успеваю отксерить.

– Вы пишете рукой? Не на компьютере?

– Нет-нет, рукой.

– А кем вы себя ощущаете? Вы кто – чтец, актер, писатель?

– Почему бы вам это мне не сказать? Почему я должен о себе это говорить?

– Колитесь, колитесь. У нас откровенный разговор. Если я из вас не вытяну ничего такого…

– Так они же сексуху все хотят. Они хотят: как вы провели ночь? У Чехова это тоже есть: как вы провели ночь? Но те имели в виду совсем другое. А эти – другое. Их не интересует, как я спал, кашлял, была температура. Техника секса, с кем, как, когда разошлись, и действительно, никто не заметил, или все-таки соседи видели, и куда она пошла, и вы не проводили ее? Нет, проводили – уже неинтересно… Возвращаясь к вопросу: днем – писатель, вечером – актер. Написать произведение, которое я читаю… не скажу глупую фразу, что мне ничего не стоит. Стоит. На это уходит два часа, ну три. А исполнить – ну просто год. Не меньше года.

– Вы год пытаетесь понять, что написали?

– Как будто не я написал. Я совершенно не могу понять характер. Когда я писал, я явно писал характер. Но когда я читаю, первые два представления публика просто не понимает, и это почти провал.

– Вы сорвали у меня с губ вопрос: знаете ли вы то, что называется провалом?

– Да.

– Впечатление, что у вас всегда успех.

– Это потому, что мы живем в разных местах Москвы. Просто у меня было какое-то время, в эпоху Райкина, когда я выстроил-таки эту гору и взобрался на нее. И, конечно, с тех пор мне доверяют. Вот это слово: доверяют. И терпят мой провал. Провал, он все-таки не целиком. У меня же произведения мелкие. Я бы не выдержал – такую «Войну и мир» написать и провалиться полностью, это нет, это можно повеситься. Я по страничке проваливаюсь. На этой страничке провалился, на следующей взобрался. Вот это такая трусливость, которая присуща мне. И я так по кирпичикам, по кирпичикам, чтобы вот где-то провалился и тут же выскочил. Я у Райкина научился. Он включал новые произведения понемножку, обкатывал где-то в Туле или Калуге, смотрел провальные места. Те несчастные зрители, на которых он пробовал, были в диком недоумении. Но их было немного по сравнению с населением всего СССР.