Станислав Токарев - Хроника трагического перелета Страница 36

Этим он в Нижнем начал и закончил — ждала Казань. Мытарства на местной чугунке. Нам с вами это, как говорится, до боли знакомо: железные дороги весьма усовершенствовались за восемь десятков лет, железнодорожные же нравы (прости нас, Господи и МПС)…

Злоключения свои Александр Алексеевич описал репортеру юмористически. «Явился на станцию, предъявил накладную, требую груз. «Мы не можем, просите весовщика», — распорядились какие — то светлые пуговицы. С трудом нахожу весовщика. «Не мое это дело, просите дежурного по станции, я иду чай пить». — «А где дежурный?» — «Пошел умываться». Спрашиваю стрелочника, носильщика, сторожа, проводника, всех, кто попадается на пути, ответ один: «Изволят умываться». Является дежурный. Мило усмехнулся и пропел: «Напрасны ваши вожделенья, огня, любви не жажду я — а»… Щелкнул пальчиками: «К на — чаль — ни — ку». Оглядываюсь, вижу плотную, сытую фигуру. Железнодорожный князь скомкал накладную и сунул в карман: «Справимся».

Прихожу завтра. Ему некогда. Но у нас афиши расклеены, завтра полеты! Он; «Не помню, куда сунул накладную». — «Да в карман же!» — «А в чем я был — во френче или в пальто?»

Тем временем газеты полны описаний первого Всероссийского праздника воздухоплавания, имеющего быть на Комендантском аэродроме в Петербурге с участием самого — наконец — то! — Ефимова, Сегно, Уточкина, поручиков Руднева, Горшкова, Матыевича — Мацеевича, подполковника Ульянина, капитана Мациевича, лейтенанта Пиотровского: гала — представление, парад отечественных звезд.

Праздник этот, впрочем, омрачен вестью о гибели при перелете Альп перуанца Гео Шаве.

* * *

«Митинги» России в новинку — другим странам они приелись. Требуется что — то новенькое. В Буэнос — Айресе Брежи на «Вуазене» соревнуется в скорости с курьерским поездом и побеждает. Из полетов по Канаде возвращается Лессепс, является на аэродром в экзотическом наряде индейцев — ирокезов. Они потрясены его мастерством, вождь Сакоченинента выкурил с ним трубку в знак принятия в свой род и нарек именем Тенераонтсованера, что означает «смелый человек с большими крыльями». К сожалению, в оперенном ирокезском головном уборе не полетаешь, приходится надевать шлем… В САСШ Гамильтон успешно доказывает своей и мексиканской таможенным службам, что аэроплан вполне применим для провезения контрабанды…

Томас Алва Эдисон положительно высказывается о применении аппаратов тяжелее воздуха для нужд почты, также и перевозки небольшого числа пассажиров. Сомневается лишь в их способности поднимать большие тяжести, а коли так, в торговле авиация вряд ли найдет применение. «Современному типу аэропланов может быть сделан упрек, что машина эта пока служит лишь спортсменам. Чтобы управлять ею, нужна особая ловкость. Полезный аппарат — тот, освоить который сможет каждый интеллигентный человек в сравнительно короткое время».

Бесполезность авиатики как спорта? Ну, а что если преодолевать на аэропланах неприступные горные вершины? Например, Альпы — хребет, оказавшийся некогда роковым для воинов Ганнибала? И вот уж объявлен приз — 70 тысяч франков. В газетах пестрят сообщения о новом опасном предприятии отважных.

Записались Винцирс, Обрен, Вейман, Ниссоль, Пайетт — не все имена широко известны. Впрочем, по возвращении в Россию Михаил Никифорович Ефимов сказал, что с его точки зрения настоящих авиаторов там, за границей, кот наплакал — Полан, который хоть смел, но коммерсант до мозга костей, Латам, которому нужны одни аплодисменты, Моран и Шаве. Остальные — богадельня. Да и из аппаратов, сказал, серьезного внимания заслуживают «Фарман» и «Блерио» — «недаром Вуазен и Соммер закрыли лавочки».

«Летят на демонской машине Моран, Ефимов и Шавез!» — писал тогда Александр Блок. Леон Моран вскорости искалечится, уйдет из летунов в предприниматели, основав фирму «Моран — Сольнье». Шаве (так правильно читается его фамилия)…

«На демонской машине»…

Но летел он на надежном «Блерио»…

Итак, записались многие, рискнули двое — Шаве, которому в тот час принадлежал рекорд высоты (2680 м), и Вейман. Долетели до Симплонского перевала, но вихревые течения заставили их вернуться. Через день Шаве полетел снова. Спустя час его увидели над Домодоссолом — по другую сторону Альп. «Блерио» быстро и плавно пошел на снижение, но над землей внезапно опрокинулся…

Гео Шаве умер в больнице на берегу тихого бирюзового озера Лаго — Маджоре. Все просил найти часы, подарок отца, и когда их отыскали в автомобиле, воскликнул: «О, теперь я выздоровею!» «Нет, — кричал в агонии, — нет, я не умру!»

А несколькими месяцами позже в Венеции некий «хорошо известный в спортивных кругах меценат» граф Саворьян де Браца заявил: с двумя друзьями он присутствовал при катастрофе, и на ее месте, осмотрев то, что осталось от аэроплана, все трое обнаружили, что одно из крыльев было укреплено лишь маленькими гвоздиками, искусно замаскированными лаком. Граф утверждал, что Шаве пал жертвой покушений.

Так ли, не так? Ефимов в упомянутой выше беседе заметил, что хорошо знает закулисную сторону авиации: «Она дурно пахнет».

Грешил он — как, впрочем, и другие летуны — на антрепренеров.

А в Петербурге летали.

И блистал, набирая приз за призом, Ефимов. Из офицеров же — Руднев.

И 22 сентября лейтенант Пиотровский, поднявшись с пассажиром, студентом Масановым, скрылся вдали и исчез. На трибунах циркулировали слухи, что он спустился на Кронверкском проспекте подле строящейся мечети. Другие убежденно заявляли: не спустился — упал.

Только вечером стало известно, что он долетел до Кронштадта, покрыв над водным пространством расстояние большее, нежели ширина Ла — Манша. Почти в темноте. Без сопровождения какого — либо судна. Не отдохнув от предыдущих полетов, а их он проделал уже два. Не проверив машину. По вдохновенью.

Шум, овации, всеобщее ликование. Офицеры вспоминают, что недавно поручики Руднев, Горшков и Когутов удостоены Анны 3–й степени, и выражают надежду на то, что и лейтенанта непременно наградят.

Уточкин — рыжий, багровый, в пиджаке в рыжую клетку — бросается к своему «Фарману», летит, сам не зная куда, и ухитряется налететь на трос запущенного Ульяниным коробчатого змея, в кабине которого некая дама и некий гимназист. Сын Сергея Исаевича. Уточкин успел выключить мотор, канат змея цел, биплан ахнул оземь, но краса Одессы невредим. Полетел бы снова, жаль, старый «Фарман», еще тот, который Ксидиас купил Ефимову, а потом продал Уточкину вскладчину с друзьями, имеет, как сказали бы на Приморском бульваре, «еще тот вид».

Лейтенант Пиотровский, которому обратный перелет не удался (аппарат упал на песчаный берег), появляется все же на аэродроме — прихрамывает, лицо в пластырях, — но, окруженный репортерами, заявляет о намерении совершить теперь перелет Петербург — Париж.