Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны Страница 37

По утверждению группы, Карп Осипович тоже поражен был инфекцией. В расчет не берется, что было человеку уже восемьдесят семь лет, что одряхлел он настолько, что с трудом поворачивался на лежанке, да к тому же при падении с нее разбил колено. Явная простуда – «тятенька ночью открыл ногой дверь и нас, сонных и потных, охватило морозом» – тоже вписывается в графу «инфекция». Такова уж логика «исследования». И постепенно определяются и виновники инфицирования – геологи! Сначала, правда, писалось иное: «Трудно с полной достоверностью судить о характере болезни и причинах смерти троих из Лыковых. Мои заключения основываются на свидетельствах оставшихся в живых. Первым заболел Дмитрий: одышка, кашель, затрудненное дыхание, жар, озноб. Похоже на тяжелое воспаление легких, которое привело к летальному исходу», – пишет Игорь Павлович в «Медицинской газете». Но от публикации к публикации «виновники» проясняются, и вот уже со слов Льва Степановича Черепанова развязно написано: «В поселке у геологов «подхватили» Лыковы заразу».

Я хорошо понимаю возмущение начальника геологической партии, который написал в «Комсомолку»: «Вы были свидетелями наших отношений с Лыковыми. Ничего, кроме добра, мы им не желали и не сделали. Наша помощь была искренней, бескорыстной, сострадательной. Мы ее не навязывали, Лыковы в ней нуждались и принимали. И ничего, кроме благодарности, от них самих мы не слышали никогда. Смерть трех людей мы искренне переживали. В ней много неясного даже для нас, живших тут рядом…»

Все верно и честно в этих словах. Я мог бы добавить к ним важное для меня самого наблюдение. Лыковы отнюдь не огорчились встрече с людьми. И дело не только в том, что нуждались во всем – в инструментах, одежде, обувке, соли. Главным было человеческое общение. Жизнь для них обрела новые краски, сделалась интересной. Они с радостью принимали геологов и регулярно приходили к ним сами. На берегу Абакана недалеко от избы гниет сейчас большая долбленая лодка. Лыковы с энтузиазмом ее сооружали на те случаи, когда река перегородит дорогу в поселок.

Допускаю все же: да, могли стать и жертвой инфекции. Но те, кто очень настаивает именно на этом, повторюсь, не должны и себя ставить за черту «виновных». Это во-первых. Во-вторых, виновных искать тут нелепо. То, что случилось, – логическая страница в таежной драме, истоки которой – сама жизнь.

И есть у меня соображения, которыми хочу защитить «группу научной общественности» от себя самой. Вот что Агафья рассказывает о болезни Дмитрия: «Осенью в дождь шел с горы к речке. Вымок до нитки. Ему надо бы обсушиться, а он полез в воду – стал помогать Савину ставить заездку для рыбы. И слег». Это одна смерть. Через месяц умирает Савин. Отчего? «Делали лодку. Он поднял кряж и надорвался. Стал ходить кровью. У него и до этого кишки болели. Ему бы покой. А тут Дмитрий скончался. Да еще и картошка под снег ушла. Говорили: лежи, не копай. Мы сами. Не послушал. И изошел кровью». Такой была смерть второго. «А Наталья ухаживала за Савином. По многу раз на день полоскала кровавые тряпки с его постели в ручье. Вода была уже со льдом. Шибко простудилась. Сокрушалась по поводу смерти братьев: «А я умру от горя».

Размышляя над этими фактами, приходишь к мысли: встреча с людьми была для Лыковых большим потрясением, таежный пятачок жизни мгновенно расширился до громадных размеров, и сразу родилось много мучительных вопросов, возникли споры и распри. Не очень ладная уже после смерти матери жизнь в семейной общине теперь обострилась. Лыковы находились в состоянии длительного стресса, который снизил сопротивляемость организма болезням. И когда Черепанов пишет: Песков уверяет, они умерли от стресса, он поступает, как нынче принято говорить, некорректно. Намеренно опущено продолжение мысли о том, что стресс ослабляет иммунитет – то, что раньше преодолевалось, ослабленный организм превозмочь не способен. Положение усугубилось еще и «эффектом домино»: одна костяшка падает – валятся остальные. Явления эти хорошо известны сегодня не только медикам и биологам. И мне думается, это верный ключ к пониманию того, что произошло без свидетелей осенью 1981 года.

Еще один момент, вытекающий из перечисленных публикаций, коротко можно сформулировать так: «Лыковы – жертвы коллективизации. Нежелание вступить в колхоз – результат их отшельничества». Что тут сказать… Есть такое понятие конъюнктура. Оно очень точно все объясняет. Любое явление жизни, самое сложное, следуя конъюнктуре, можно повернуть так и сяк, пристегнуть к одежке, которую носят в данный момент.

Драматические подвижки тридцатых годов, докатившиеся и в таежную глухомань, не могли не задеть маленькую общину староверов-сектантов, которая тут потому только и оказалась, что не желала иметь никакого дела с «миром». Эти люди всегда на этом стояли – «нам с миром не можно». Они массой подались на север при Петре I. Сжигали себя в скитах, считая, что спасаются от антихриста. Позже жизнь оттеснила их в Заволжье на Керженец, потом на Урал и далее в сибирскую глухомань. Одни секты нашли все же с «миром» язык. Другие нет. Для них на протяжении трехсот лет всегда находился «колхоз», оттеснявший их дальше и дальше в места безлюдные. Они не признавали ни царей, ни казенных бумаг, ни денег, ни армии. Легко понять их чувствительность к любому приближению «мира», тем более притеснению. Они всегда предпочитали уйти «еще дальше». И уходили. Уединение Лыковых – лишь частный случай векового движения. В сибирской тайге обнаружено немало скитов без людей – жили и сгинули.

Лыковы, может быть, и слышали что-нибудь о Сталине. Но я от них ни разу имя это не слышал. Зато уж прегрешения Петра I и патриарха Никона тут известны во всех подробностях. Для Лыковых эти люди – изначальное зло. Все остальное – производное изначального.

Я об этом писал, хочу лишь напомнить: в 30-х годах Лыковы, как и все обитатели лыковской заимки на Абакане (немногим больше десяти дворов), разбрелись кто куда. Карп Осипович, по рассказу Трефелея Панфиловича Орлова, не поладил с общиной и обособился. Многие годы семья жила «не тайно» – на старых крупномасштабных картах значится их изба. И уже не боязнь колхоза, а появление патруля, искавшего дезертиров в 1945 году, насторожило семью. Лыковы спешно снялись и, укрывшись в горах, на тридцать пять лет исчезли.

Представить Лыковых вне связи с прошлым, без учета их своеобразного верования, без косностей и предрассудков, а только как вольнолюбивых охотников и хлебопашцев, живших «семейным подрядом» и не принявших коллективизацию, – значит, ничего не понять в этой человеческой драме, уходящей корнями в нашу историю.

Теперь хочу защитить Ерофея Сазонтьевича Седова, мастера-бурильщика геологической партии. Представлять его не нужно. Читатели «Комсомолки» знают Ерофея по рассказам из «тупика». Добрый, немного дурашливый, доверчивый, как ребенок, этот человек больше, чем кто-нибудь другой, сделал для Лыковых – помогал рыть картошку, пилил дрова, участвовал в строительстве хижины, спасал от простуды, аккуратно навещал Лыковых – «не случилось ли чего». Был Ерофей также и аккуратным «почтальоном» – двадцать километров туда, двадцать – обратно – носил не только письма, но также посылки. На деньги, приходившие на его имя, покупал мешки муки и крупы, – годовой запас этих продуктов Агафья хранит в лабазе. Во всех трудных случаях Лыковы обращались в первую очередь к Ерофею.

И вот за доброту свою получает бурильщик неожиданную «награду». Лев Степанович Черепанов предъявляет обвинение, что-де он, Ерофей, наживается за счет Лыковых. Простодушный сибиряк, полагавший, что у каждого «члена Союза писателей» под пиджаком пара белых ангельских крыльев, был ошарашен. «Никаких списков полученного я не вел, не представлял даже, что их надо вести. Да и некогда. Присвоить что-либо из присланного Лыковым для меня дело немыслимое. Это все равно, что обокрасть нищего».

Основание для обвинений? А никакого! Просто предположение: мог взять. При таком повороте дела Ерофей заявил на почте, что ничего больше приходящего на его имя получать он не будет. Однако пришлось явиться ему по повестке к прокурору, куда Черепановым была заявлена кляуза с той же мыслью: мог взять. Вынес Ерофей унизительную проверку тощей сберкнижки, показал немудрящее свое хозяйство с коровою во дворе.

Среди прокуроров есть люди умные и сердечные. Такому человеку нетрудно было разобраться, кто есть кто – что собой представляет бурильщик и что «член Союза писателей». Сказано было Ерофею: «живите спокойно». Но кляузы не кончились, «инженер человеческих душ» сигнализировал: Ерофей украл у Лыковых кусок толи, был у него пожар на буровой и смотрите, вот снимок – капканы. Не браконьер ли? Все в этой кляузе смехотворно, ибо сам Ерофей и толь, и многое другое, необходимое для строительства, доставил к избушке Лыковых. Капканы, брошенные у Агафьи, использовались в законной профессиональной охоте.