Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба Страница 37

Было такое поветрие: каждую критическую публикацию о Вооруженных Силах многие на Арбате воспринимали почти как личное оскорбление. Что-то похожее на панику раз за разом прокатывалось по сплоченным рядам генштабистов и вызывало яростное раздражение.

Уже не было дня, когда бы генералам и офицерам МО и ГШ не приходилось откладывать в сторону расчеты, графики, командировки, планы, доклады, исследования и заниматься «проверкой сигналов». Уверовавшая в исцеляющую силу гласности «демократически настроенная» пресса безбожно лупила по армии, смешивая правду и ложь, желчную и циничную предвзятость с объективностью.

Иные газеты напоминали мне голодных волков, которые после долгой и безуспешной охоты наконец-то забрались в неохраняемую овчарню.

Многие в МО и ГШ знали, что маршал Язов все чаще жаловался Горбачеву на этот беспредел, но Генсек лишь отшучивался и говорил, что критика очень горькое, но нужное лекарство. Так говаривал еще Ленин. Так утверждал и Брежнев.

Однажды после неоднократных просьб Дмитрия Язова встретиться с высшим командным составом армии Михаил Горбачев все же явился на проходящий в то время сбор военачальников. После своего выступления, начиненного уже ставшими банальными аргументами о трудностях переживаемого периода, о процессах перестройки и новом мышлении, о том, что он, президент, видит и понимает сложное положение Вооруженных Сил, Горбачев обратился к залу с просьбой задавать ему любые вопросы.

Зал на минуту затих.

Высшие и войсковые генералы в то время еще не привыкли без согласования с руководством МО и ГШ публично «ставить проблемы» перед президентом. А если и возникала ранее такая ситуация, то вопросы, как правило, задавались мягкие и в свойственной военным людям корректной форме.

Зал молчал. Возникла неловкая пауза.

И тогда Язов бросил в зал реплику, которая явно давала всем присутствующим понять, что бояться нечего — раз уж выпала такая возможность поговорить с самим президентом по душам, то надо ею сполна воспользоваться.

Кто-то для формальности спросил у Горбачева о том, как он оценивает международную военно-политическую обстановку. Михаил Сергеевич отвечал, как всегда, многословно и малоконкретно. Видно было, что делает он это без большого желания, к тому же стал поглядывать на часы.

И тогда поднял руку какой-то генерал-майор из задних рядов.

— Пожалуйста, — сказал Язов, — задавайте вопросы покороче, многие ведь хотят спросить у президента о наболевшем.

Сотни голов повернулись в сторону генерал-майора. Воцарилась церковная тишина.

— Товарищ президент— Верховный главнокомандующий, — зычным голосом обратился генерал к Горбачеву, — я прошу вас дать нам честный ответ на главный вопрос: вам нужна армия или нет?

Горбачев поморщился. Язов напряженно следил за его мимикой. Президент начал снова разглагольствовать о трудностях и особенностях переживаемого периода и убеждать всех, что проблемы армии для него на первом плане. По залу пополз ропот недовольства. И чем больше говорил Горбачев, тем громче этот ропот становился. Президент быстро свернул выступление и покинул зал… Язов пошел его провожать. Когда он возвратился на свое место в президиуме, все ждали, что министр сейчас же устроит разнос и генерал-майору и всему залу за некорректное поведение. Но министр лишь наклонился к одному из своих заместителей и довольно красноречиво махнул рукой. В зале зааплодировали…

В ту пору я стал все чаще слышать в арбатских кабинетах и коридорах раздражительные реплики наших генералов, что «армию никто не защищает», что некоторые стратегические документы, касающиеся обороны страны, принимаемые в Кремле, авантюрные и сырые. Такого раньше не было.

Еще с давних времен при выработке важнейших решений по вопросам внутренней и международной военной политики и военной безопасности страны точка зрения Генерального штаба в Кремле всегда уважалась. При Горбачеве эта традиция была нарушена.

Когда Горбачев готовил свой первый «исторический прорыв» в области сокращения обычных и ядерных вооружений, некоторые генералы и офицеры Генштаба и Главного штаба Ракетных войск стратегического назначения по нескольку суток не покидали свои рабочие кабинеты и признавались, что «уже ведрами пьют валидол».

Уже тогда начинали разыгрываться тайные сражения между Кремлем, МИДом и руководством военного ведомства, в ходе которых каждая сторона вела свою политику. Горбачев при поддержке Эдуарда Шеварднадзе и некоторых других мидовцев активно навязывал генералам «новое мышление», понуждая их ко все более широким шагам в сфере разоружения. Генералы были не против, но упорно настаивали на том, чтобы все это делалось постепенно, продуманно, паритетно, без популистского авантюризма и явных уступок.

Случалось, что начальник Генштаба генерал армии Михаил Моисеев в течение дня по нескольку раз имел неприятные разговоры с Кремлем и МИДом, после чего находился в весьма угрюмом расположении духа. Он не говорил подчиненным, что Горбачев «требует сокращать больше ракет», и уж тем более — идти на уступки американцам, но по характеру его комментариев и указаний, касающихся дальнейшей доработки «ядерных» документов, это можно было запросто понять. Люди сочувствовали Моисееву, несущему свой тяжкий крест…

Горбачев яростно раскручивал гонку разоружения, понуждая руководство МО и ГШ следовать в русле его устремлений — нередко даже в ущерб здравому смыслу и обороноспособности государства. Когда Горбачев подписал свой «ядерный» договор с США, наш дом на Арбате ахнул, узнав о колоссальной уступке американцам. Тогда слова «его же расстрелять за это надо» были, пожалуй, самым мягким комментарием генштабистов… Люди таскали из кабинета в кабинет десятки схем, графиков, планов, аналитических записок и упорно доказывали своим начальникам, что происходит «надувательство средь бела дня».

Становилось все яснее, что этих людей «вверху» не хотят услышать.

Некоторые генералы и полковники из «ядерного» управления Главного оперативного управления Генштаба были в явной растерянности и яростно костерили министра обороны и начальника Генерального штаба за беспринципность и мягкотелость. Знали бы маршал Дмитрий Язов и генерал армии Михаил Моисеев, какими «комплиментами» осыпали их в ту пору подчиненные! Заодно доставалось и маршалу Сергею Ахро-мееву, ставшему военным советником президента.

К сожалению, многие обитатели Белого дома на Арбате в то время не знали всей правды о том, как наши высшие военные руководители оценивают ракетно-ядерные инициативы Горбачева. Только позже станет известно, что все они были недовольны скороспелыми и порой авантюрными решениями Горбачева, бешено торопившего военных к «новым историческим прорывам». На них так же, как и на всех нас, тоже распространялась священная арбатская заповедь: не говори, что думаешь, но думай, что говоришь…