Зоя Воскресенская - Тайна Зои Воскресенской Страница 37

Тяжело приходилось с ней иностранным дипломатам, сановникам, промышленникам. Сидит, бывало, в приемной какой-нибудь банкир, ворочающий миллионами, курит сигарету за сигаретой, поглядывает на часы. И, когда стрелка приближается к той минуте, на которую назначена аудиенция, начинает сдувать с себя пылинки, нервно поправляет галстук, одергивает полы пиджака, весь подбирается и перед самыми дверями старается отдышаться, чтобы не внести табачного дыма в кабинет.

Как-то я сидела у Александры Михайловны и докладывала ей о ходе работы в пресс-бюро. Она посмотрела запись в календаре, отвернула обшлаг, глянула на часы и сказала:

– Через пару минут ко мне придет Генеральный консул оккупированной Бельгии. Его эмигрантское правительство в Лондоне. Вы оставайтесь здесь. Этот визит вежливости продлится не более пяти минут, и мы с вами продолжим…

В назначенное время порог кабинета переступил высокий элегантный старик. Представился. Александра Михайловна сразу завязывает разговор не о погоде, не о театре, как принято на таких приемах, а о жгучем вопросе объединения сил против фашизма, о втором фронте.

Затем незаметно взглянула на часы – неуловимое, одной ей свойственное движение, означающее, что аудиенция закончена.

А старый консул замялся. У него еще личный вопрос. Он извлекает из нагрудного кармана небольшую фотографию на плотном картоне, протягивает ее Александре Михайловне.

Она вскидывает лорнет:

– Как? Это моя фотография. Здесь мне, наверное, лет семнадцать, но у меня нет такой. Откуда она у вас?

Консул широко улыбается:

– О, мадам, с тех пор прошло более полувека, а точнее – пятьдесят три года. Ваш папа был тогда начальником иностранного отдела русского генерального штаба. Я был всего адъютантом у нашего военного атташе. Вы иногда появлялись на балах.

– Да, но это бывало редко, я уже тогда бежала от светской жизни.

– Я же был на каждом балу, искал вас. Имел Дерзость посылать вам цветы, часами ходил возле вашего дома в надежде увидеть вас. Перед отъездом из России мне посчастливилось купить у фотографа этот ваш портрет. И сейчас, когда мое правительство предложило мне пост Генерального консула, я просил направить меня в Швецию, зная, что вы здесь. Я всю жизнь следил за вами. Читал ваши статьи и книги о рабочих, о социалистическом движении, не понимал вас. Когда узнал, что вы стали министром большевистского правительства, просто ужаснулся. Мне казалось, что вам уготована другая судьба. Увы, должен признаться, что в числе многих я не верил в прочность Советского государства. Сожалел о вас. А теперь пришел к вам, чтобы низко поклониться и высказать свое восхищение и глубокую признательность вам, вашей стране, вашему народу, который выносит на своих плечах судьбу нашей планеты.

Александра Михайловна протягивает консулу руку. – В большой жизни какие только дороги не перекрещиваются, какие только встречи не происходят.

Консул ушел. Александра Михайловна сидит, задумавшись, постукивает лорнетом по столу, улыбается своей далекой юности. Рассказывает мне, что тогда, в семнадцать лет, она шла вместе с отцом, стуча каблуками о торцы, прислушиваясь к звяканью шпор позади нее. О, юность! Жалеет ли она о ней? Нет. Каждая пора жизни по-своему прекрасна, неповторима, и, умудренная опытом большой жизни, старость тоже красива, если только каждый день заполнен заботами о чем-то большом, когда некогда оглянуться назад, а смотришь все время вперед. Тогда и старость отстает, не может угнаться за мудростью.

Вспоминается день 7 ноября 1943 года. В посольстве готовятся к приему. Прибудут шведские официальные лица и дипломаты союзных стран, а также стран, с которыми у Советского Союза существуют дипломатические отношения. Но японский и болгарский посланники на общий прием прийти не могут. Япония и Болгария в состоянии войны с США и Великобританией, а с Советским Союзом сохраняют дипломатические отношения.

Александра Михайловна предлагает мне помочь ей «занять» японского, а затем и болгарского посланника. Первым приходит поздравить с национальным праздником японский посланник. Входя, он низко кланяется, широко улыбается и поздравляет. Подают чай. Александра Михайловна заводит разговор о погоде, спрашивает, как переносит посланник шведский климат. Японский дипломат покашливает, нервничает, слова у него застревают в горле. Наконец он улучает момент и спрашивает:

– Госпожа министр, я имею поручение моего императорского правительства выяснить ваше личное мнение, как сложатся отношения между нашими странами после войны с Германией, которая, как теперь можно полагать, окончится вашей победой.

Лицо Александры Михайловны непроницаемо. Она звонит в серебряный колокольчик.

– Пожалуйста, – еще чаю, – говорит она вошедшей горничной и обращается с вопросом ко мне:

– Вы знакомы с японским искусством составлять букеты цветов? Это изумительное искусство – икебана.

Я отвечаю, что нет, не знакома. Александра Михайловна начинает живо рассказывать об этом сложном искусстве под одобрительные и восхищенные реплики посланника. Но он заинтересован в другом.

– Госпожа министр, я хотел бы знать ваше личное мнение. Существует ли соглашение СССР с вашими великими союзниками в отношении Японии?

– Одну минуточку, – говорит Александра Михайловна, подходит к столику, берет толстую японскую книгу со множеством цветных фотографий икебана и спрашивает посланника:

– Скажите, это последнее издание? Я очень внимательно слежу за развитием этого вида искусства.

Японский посланник смахивает платком обильный пот со лба, умоляюще смотрит на советского посла.

Александра Михайловна делает какое-то неуловимое движение, означающее, что аудиенция закончена. Распаренный японец с отчаянным видом встает со стула, низко кланяется и уходит.

Александра Михайловна тоже вздыхает, снимая напряжение, и звонко смеется:

– Бедный посланник, он сейчас возьмется за эту книгу и будет гадать. Я ему показала несколько сочетаний букетов, никакого отношения к интересующему его вопросу не имеющих. Я же его не спрашивала, почему Япония держит Квантунскую армию у наших границ в Маньчжурии.

Затем является болгарский посланник. Его занимает тот же вопрос. Он тоже пытается узнать «личное мнение» мадам Коллонтай, каковы планы Советского Союза в отношении Болгарии. Правительство царя Бориса связало судьбу страны с гитлеровской Германией. Болгарский народ ведет героическую борьбу против фашизма, в стране действуют сотни партизанских отрядов. Все это известно Коллонтай, и она понимает состояние посланника фашистского правительства Филова, но… Александра Михайловна спрашивает болгарина, каков был урожай на розовое масло в истекшем году, вспоминает свое ранее детство, проведенное в Болгарии, когда ее отец, полковник царской армии, участвовал в русско-турецкой войне, освободившей Болгарию от турецкого ига, и был одним из авторов первой болгарской конституции. Предлагает посланнику попробовать печенье, которое напоминает ей болгарскую баницу.